Изумрудная скрижаль

Так она и упорствовала, презрев все контраргументы. Граф предположил, что Вэнь Юн случайно оказался на лестнице. Он не ожидал взрыва. Громкий звук обернулся потрясением нервной системы и спровоцировал приступ. Все выглядело логично. Анита спросила китайца, не видел ли тот Йонуца. Вэнь Юн непонимающе глянул на нее, затем на графа. Последний, с паузами подбирая слова, заговорил на чирикающем языке, но при всей своей образованности владел им плохо, поэтому призвал на помощь жесты, причем Вэнь Юн отвечал ему так же. Аните это напомнило общение мушкетера Атоса со слугой по имени Гримо – буквально в прошлом году, будучи в Париже, она прочла свежую книгу писателя Дюма. По окончании натужного диалога китаец был отправлен отдыхать.

– Он никого не видел, – перевел граф. – Говорит, что обходил замок… он делает так дважды в день… и вдруг рядом что-то взорвалось.

– Я так и думал, – сказал Максимов и отвесил Веронике подзатыльник. – Велел же: гранату – в самом крайнем случае.

– То и был крайний! – вскричала она со слезами. – Хоть на куски режьте, а я вам правду сказала!

Вернулись в комнату с разбитым окном. Анита подошла к раме, которая щерилась осколками стекла как драконья пасть. Выглянула наружу и вскрикнула:

– Вон там! На снегу!

Все устремили взоры в направлении, указанном ее рукой, и различили две параллельные линии, тянущиеся от ворот к лесу.

– Кто-то ушел отсюда… на лыжах! Пока мы возились с китайцем…

Глава пятая. Три слепые мышки

Мастер по изготовлению лыж. – Смена обстановки. – Романтически настроенный мистер О’Рейли. – Еще раз в комнате горбатого Йонуца. – Слуховые галлюцинации. – Прогулка на свежем воздухе. – Кто быстрее? – Страшная находка. – Деньги в полотняном мешочке. – Встреча с островитянкой. – Вид из окна в южном крыле. – Анита чудом избегает гибели. – Не жалея дров. – Огонь на крепостной стене. – Печальная участь антикварной мебели. – Квиты! – Головоломка для Максимова. – Камера пыток.

Оттиски полозьев на снегу были совсем свежими, пурга еще не успела замести их.

– Почему вы не сказали нам, что в замке есть лыжи? – проорал Максимов, перекрикивая шум ветра и едва удерживаясь, чтобы не схватить графа за грудки.

– Я и сам не знал. Всем имуществом ведает Йонуц, я не забиваю себе голову мелочами.

«Сноб… Сноб с завышенным самомнением. Даром что мог бы вместо пугала на огороде стоять, а туда же – выпячивает свой аристократизм на каждом шагу…»

– Значит, Йонуц ночь и все утро прятался в замке! Ждал удобного случая, чтобы выбраться.

– Где он мог прятаться? Вэнь Юн обшарил все до последней крысиной норы!

– Не все. – Анита припомнила обстановку комнаты горбуна. – Он мог спрятаться в шифоньере. Для карлика места там вполне достаточно. И он не обязан был сидеть там часами – залезал лишь тогда, когда слышал шаги за дверью. Он не стал покидать замок ночью, он не так глуп. Темнота, буран… Дождался, когда станет светло, воспользовался суматохой…

– Ему повезло, – сказал Максимов. – Но мы все равно его найдем!

– Без лыж нам его не догнать, – заметил граф. – Вспомните, как мы тонули в снегу…

– Если даже в замке нет других лыж, я их сделаю. Какие-нибудь доски и столярные инструменты наверняка найдутся.

– Пока ты будешь пилить и строгать, он успеет добраться до деревни, а там – поминай как звали, – употребила Анита одну из ее любимых русских присказок.

Упрямый Алекс отправился искать инструменты, а Анита с Вероникой принялись переносить вещи из своей комнаты, куда теперь задувал студеный ветер, в другую, любезно предоставленную графом Ингерасом, благо свободных помещений в замке хватало. Помогать им вызвался «синий старик» О’Рейли.

Анита уже пообвыклась среди здешнего паноптикума, и цвет кожи пожилого ирландца, равно как и особенности других постояльцев графа, не ввергал ее в оторопь, как в первые дни. Еще она заметила, что старик стал общительнее, охотно поддерживал беседу на любые темы, включая те, от которых прежде старательно уходил. Он поведал ей о насмешках и издевательствах, коим подвергался у себя на родине, произнес панегирик в адрес графа Ингераса, давшего ему приют и вселившего надежду на исцеление. Надежда была призрачной, но затурканному старику, не знавшему в жизни счастья, приятно было лелеять мечту о том, что когда-нибудь он избавится от своей позорной лиловости и станет таким, как все.

Анита приписала неожиданную словоохотливость О’Рейли тому, что по замку уже разнеслась весть: Ингерас снял перчатки и открыл лицо, стало быть, больше не скрытничает перед гостями из России. К чему тогда скрытничать остальным?