Разговоры между парами вокруг нас бурлят, глубокие и личные, но Линдси теперь спрашивает меня, хочу ли я попробовать мексиканскую еду в Техасе. Я не могу скрыть своего разочарования. Раздается звонок, означающий, что теперь моя очередь копаться в душе Линдси.
Но сначала она должна рассказать о себе. Она делает глубокий вдох. И ничего не говорит.
Она не может придумать, что рассказать о себе. Справедливо. Может быть, она нервничает. Я решаю взять инициативу на себя.
– Как давно ты живешь в Англии? – спрашиваю я.
– Пять лет, – отвечает она.
– Что привело тебя сюда? – задаю вопрос я. Я все еще остаюсь на поверхности, но мне нужно с чем-то работать.
– Моего мужа перевели сюда по работе.
Я киваю, глядя в ее карие глаза.
– Так ты проводишь свои дни?
– Обычно просто сижу дома с детьми.
Я сделаю это. Я собираюсь идти глубже.
– Ты пришла на эти занятия, потому что тебе трудно заводить друзей? – говорю я, прыгая с места в карьер.
– Я просто подумала, что это может быть интересно, – отвечает она.
Она отклоняется от вопроса. Она не собирается углубляться. Она остается на внешнем уровне. Я прыгнула в холодную глубокую воду, а она стоит на берегу, вцепившись в свой жемчуг, даже не надев купальник.
– Ну, я просто подумала… – начинаю я. Но нет. К черту все это. Суть в том, чтобы добраться до главного. – Тебе одиноко, Линдси? – мягко спрашиваю я.
– ОДИНОКО? Я
– Ничего страшного, если это так, – успокаиваю я.
– Я не одинока, – повторяет она снова, немного тише.
Я думаю, одинока. Как и все мы. Я вспоминаю картину Эдварда Хоппера. Мы все умрем в одиночестве, особенно Линдси.
Ладно, ЛАДНО, может быть, посыл был не в этом. И да, конечно, я провела с Линдси всего пять минут и мы совершенно незнакомы, но я искала эту искру для установления связи. Если подумать, Линдси могла бы быть лучшей ученицей на занятиях по котильону миссис Флауэрс, где нам говорили, что разговоры за ужином должны быть всегда вежливыми и приятными. Учитывая, что она родом из Алабамы, возможно, она уже прошла этот курс.
Звенит звонок, и я отворачиваюсь.
Во второй части урока Марк говорит нам, что делиться своими уязвимостями и неуверенностями – это самый быстрый способ установить настоящую связь с кем-то. Большинство людей хочет похвастаться своей жизнью, но это заставляет других чувствовать зависть или обиду.
– Дело не в том, что мы хотим, чтобы другие потерпели неудачу. Мы должны знать, что наши собственные печали имеют отголоски в жизни других людей. Вот что нас связывает. Сила может быть впечатляющей, но именно уязвимость создает дружеские отношения, – говорит Марк.
«Я собираюсь в Америку, навестить семью», – сообщаю я Линдси. Она упрямо не понимает намека. «И долго лететь?» – слышу я в ответ.
Я вспоминаю время, когда я действительно была связана с моей лучшей подругой детства, Джори. Мы знали друг друга с 10 лет, но стали лучшими друзьями в 14 – возможно, в самый хрупкий момент юности. Джори была открыта и уязвима для меня по многим вопросам: ее увлечения, недостатки, кому она завидовала в школе, первый поцелуй (он был во время школьной поездки в Париж с очень красивым французским мальчиком, который украл ее камеру и подарил ей неприятный ротавирус). Ее непоколебимая честность заставляла меня чувствовать, что я могу рассказать ей что угодно без осуждения, и мы стали очень близки.
Мы меняемся местами, и я оказываюсь в паре с еще одной девушкой, на этот раз в балетках и черных колготках. Она настолько миниатюрная, что ей может быть 12 лет, но, вероятно, все же около 22. На экране Марк выводит список вопросов, которые помогут нам начать глубокие разговоры. Я задаю ей один из них.
– Расскажи мне об одном из своих сожалений, – прошу я ее.
– Я ни о чем не жалею, – говорит она.
– Ты ни о чем не жалеешь?
– Ага, – отвечает она.
– Ни о чем? Серьезно?
– Ну, я действительно довольна своей жизнью. Если бы я могла что-то изменить, то все было бы иначе, не так ли?
Да ладно. Это не был вопрос с «эффектом бабочки», когда разговор об одном изменении сбивает с толку весь ход вашей жизни – это был чисто гипотетический вопрос. Кроме того, это хвастовство! Наглое хвастовство! Хвастовство здесь незаконно – я ненадолго подумываю доложить об этом Марку.
К счастью, раздается звонок, и я возвращаюсь на свое место. Может быть, это я делаю все неправильно. Я была в паре с двумя женщинами, которым не особо удались глубокие разговоры, но, возможно, я ожидала слишком многого.
А потом идет главное: «чувствительный теннис».
Марк, теперь уже слегка всезнающим тоном, говорит нам:
– Мы думаем, что должны быть впечатляющими, чтобы быть интересными. Но осознание нашей неудачи связывает нас больше, чем рассказ о наших успехах.
В следующем упражнении мы должны встретиться с новым партнером и отбивать наши неуверенности, страхи и эмоции, как теннисистки Серена и Винус Уильямс. За исключением того, что вместо подач, летящих со скоростью 190 километров в час, это личные признания и секреты, которые на самом деле причиняют боль примерно такую же, как удар теннисным мячом прямо в грудь.