Изыде конь рыжь...

Уже сами по себе объекты ее благотворительности порой были весьма смущающими – лидер рабочего союза, если чем и больной, так, скорее, по венерической части; двое неработающих молодцов совершенно преступного вида и прошлого, якобы раненых бандитами при ограблении; студент распущенного ныне университета, на досуге собиравший взрыватели и часовые механизмы...

Концы сошлись, когда Нурназаров обновил контакт с одним из осведомителей жандармерии и получил неплохое описание сударыни Блюм. Описание тютелька в тютельку сошлось с описанием в личном деле Натальи Берлянской, псевдо – «Мария-Антуанетта», она же Клара Газуль, псевдо – «Каротин», она же Инга Рубштейн, и так далее. Такая примета, как родимое пятно на пол-лица, ошибиться не даст.

- Просто восхитительно, дорогой мой Рустам Умурбекович! В первые же дни – и такой результат! Дело мастера боится! – аплодировал Парфенов. Нурназарова его детское восхищение слегка смущало. – Побеседуйте обязательно... нам нет никакого проку в том, чтобы лишать общество столь ценных рук, но сведения пригодились бы.

Намек был предельно ясен. Напугать арестом, соблазнить амнистией, добыть сведения о Рыжем. Женщина стояла перед Нурназаровым, прижимая к животу большой обтрепанный саквояж, и казалась уже напуганной больше разумного.

- Давайте поднимемся, – повторил Рустам, делая шаг вперед, как бы оттесняя медсестру внутрь, в подъезд.

Привычный трюк сработал безупречно: Берлянская сдвинулась с места, засеменила вверх по лестнице. Квартира располагалась на пятом, последнем, этаже. Женщина слишком долго возилась с замком, потом наконец одолела его, прошла внутрь и быстро, деловито разделась. Нурназаров заметил маленькую странность: двигаясь, она была хороша, а замирая на месте, превращалась в... тумбочку, не соврал осведомитель. Крепкая, широкобедрая, грудастая, без талии. Лицо же было – прекрасным, иконописным и безнадежно изуродованным.

В квартире стояло душноватое тепло с примесью тяжелых госпитальных запахов. Две комнаты: проходная и спальня, прямо у входа – маленькая кухня. Все аккуратно заклеенные белой бумагой окна смотрят во двор. Убогая мебель, как это часто бывает – в избытке, громоздится друг на друга. Бедные люди нелегко расстаются с нажитым, даже если оно изветшало.

- Садитесь, – кивнула женщина, сама принялась нервно расхаживать по комнатке, теребя концы платка из козьей шерсти.

- Мария Никитична, я хотел бы с вами побеседовать об одном из ваших знакомых. Сразу вам скажу, что я служу в жандармском дивизионе и занимаюсь делом доктора Рыжего. У нас есть подозрение, что он причастен к нападениям на продуктовые конвои. – Хорошая, убедительная легенда.

- Я ничего об этом не знаю, – рванула платок женщина. – Владимир Антонович мне о своих делах не докладывает! Он заботится о Шаталиной... о старушке... расплачивается со мной вполне обычными продуктами.

- Наталья Яковлевна... – решил не тянуть Рустам, привыкший иметь дело с ворами и бандитами. Тонкости, деликатности ему не хватало, вот прямоты было в избытке. – У нас есть все основания подозревать, что этим ваше с ним знакомство не ограничивается. Я уполномочен сообщить вам, что при условии сотрудничества вы можете быть амнистированы за все былые... поступки.

- Вот даже как. – Прекрасная дочь народа Израилева неожиданно к месту тряхнула кудрявой головой. Все-таки она была хороша, и с нескладностью своей, и даже с уродством. Глаза, руки, длинная шея... – Подождите, я должна проверить старушку.

Нурназаров слегка развернулся в кресле, так, чтобы контролировать ситуацию. Черного хода в квартире не было, он знал заранее, но отчаянная сиделка могла выкинуть все что угодно: выстрелить, метнуть нож...

Дверь скрипнула и подалась, и в тот же момент из нее вылетела объемистая лохматая фигура, куль шерсти, из которой звучало визгливое блатное «Все на пол, суки! На пол! Порешу!» Берлянская вскрикнула, отскочила. Рустам соскользнул на пол, за кресло. Привычно – на колено, выхватывая оружие. Помнил: в спальне старушка Шаталина. Не видел, есть ли у бандита оружие, видел только, что руку тот держит под тулупом. Сдвинулся, чтобы при промахе пули легли в стену, выстрелил раз, другой – начал подниматься, видя, что блатной роняет руку, пустую...

Все было сделано правильно, безупречно, за долю секунды. Бандит убит: выстрел в голову, выстрел в грудь. Вот только обжигающий холод и звон стекла, и кровь на падающих на пол осколках говорили, что Рустам Нурназаров совершил непоправимую ошибку.

Он даже посмотрел вниз, просунув голову в кровавую пробоину в стекле. Никаких шансов.

***

- Хорошо, – говорит директор, – что это случилось утром. Все на месте, сразу заметили...

Он уже успел переодеться и руки как-то оттер. Всех потерь – видимо, оставшееся незамеченным небольшое масляное пятно на скуле и запах гари, от которого, увы, так быстро не избавишься.