Изыди (СИ)

Толстого я потому и прозвал "Толстым", что он был крупнее меня и тяжелее в весе, и сбить его с ног прямым ударом в челюсть было не так-то просто. Мы стояли с ним в проходе между партами, и я пятился назад, к стене, где висела карта родного края - как раз напротив карты родины. То есть, позади у меня была родина малая, а за Толстым - большая. И каждая придавала уверенности тому бойцу, спину которого защищала. Я почему-то полагал, что из нас двоих остаться без защиты рисковал именно Толстый в виду своего недавнего "предательства". Стало быть, мой "патриотизм", полагал я, может быть вознагражден. Отступать дальше я уже не мог - на нас, а точнее, на меня, смотрела вся мужская половина класса. Буквально в считанные минуты всё должно было решиться: или позорная слава труса, что уже навсегда, или триумф героя, пусть и битого. Я метнулся в одну сторону, а затем сделал резкий прыжок в другую. Толстый оторопел. Этой заминки мне хватило, чтобы заехать ему в подбородок. От такой смелости новичка задира оторопел ещё больше и рванул мне навстречу, но его удержали. В классе учились двое крепких парней - Вован и Колян. Они занимались гимнастикой, ходили парой, и обоим было присуще обострённое чувство справедливости, что особенно проявлялось в моменты классных разборок. Вован и Колян взяли на себя роль секундантов.

- Всё, всё. Ты сам начал - он тебе ответил, - выдали они недетский аргумент, оттеснив от меня наступающего одноклассника.

Неожиданно Толстый подчинился. Но чтобы не потерять лицо, тут же нашёлся:

- Да-да, всё по-честному. Забыли! - и, повернувшись ко мне, выдал: - А у тебя хороший прямой. Классный джеб6!

Похваставшись знаниями боксёрских терминов, он нарочито потёр левую скулу и пояснил:

- Это потому что руки длинные. Давай вместе ходить в секцию бокса? Я уже полгода занимаюсь.

Опа! После таких слов я аж вспотел. До меня дошло, во что мог бы превратиться фасад "храброго зайчишки": не успей гимнасты вовремя остановить поединок, мне на все сто были бы гарантированы опухшие нос, скулы, уши, губы и фингалы под глазами. Я представил, во что могло бы превратиться моё лицо после его обработки кулаками Толстого: ну да, оно напоминало бы котлету, наспех слепленную и ещё не поджаренную - красную и рыхлую. Ладно, проехали.

- Давай, - согласился я и протянул руку недавнему оппоненту по спорному историческому вопросу. Между прочим, сам вопрос, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, обсуждать больше никто не стал, и он так и остался не прояснённым. Впрочем повод для драки никогда не вспоминается, в памяти остаются только её последствия.

Так мы с ним и познакомились. Борис Калашников, он же Калаш, он же Толстый, стал моим другом на последующие тридцать пять лет.

Мы проучились с Калашом в одном классе до окончания школы, а затем наши пути разошлись. К десятому классу из Толстого Борис превратился в Калаша, потому что мы все подросли, и клички, которые давали друг другу в начальной школе, исходя из физических параметров того или иного одноклассника, перестали быть актуальными. Я тоже вырос и мало чем стал отличаться от остальных, а по габаритам в плечах и вовсе почти догнал Толстого. "Наконец-то девчонки станут обращать на меня внимание!" - тешил я себя надеждой. Но, в отличие от того же Калаша или, скажем, от Вована с Коляном, я не научился обращению с женской половиной класса именно по причине того, что долгое время комплексовал из-за своего небольшого роста. В итоге лучшие для обучения взаимоотношениям с девочками годы прошли впустую. И это, кстати, определило методы моих знакомств с представительницами прекрасного пола в будущем.

Девчонки народ безжалостный: во все времена некондиционных особей противоположного пола выбраковывают сразу, не оставляя возможности реабилитироваться. Они учатся этому с детства. И мне оставалось только завидовать Толстому, который с повзрослевшими девушками обращался легко, как кот с пойманной мышкой. Точно так же Борис играл в баскетбол (какое-то время он ходил по вечерам на тренировки в детско-юношескую спортивную школу недалеко от дома). В восьмом классе он увлёкся футболом и в этой командной игре выявил свои лучшие таланты. А я вот не выявил. Одновременно вести мяч и ориентироваться на поле оказалось для меня делом затруднительным. Как только я поднимал голову, чтобы отдать пас, мяч предательски соскакивал с ноги и тут же укатывался к сопернику. Похоже, с вестибулярным аппаратом было что-то не так.

Этот аппарат давал сбой не только в футболе, но и всякий раз, когда ко мне подходила какая-нибудь симпатичная девчонка. У меня начиналась круговерть в башке, и барышню у меня умыкал кто-то более удачливый.