Junior (СИ)

Совсем как раньше. Когда он был Пожирателем и сотрудником Отдела магического правопорядка. Или еще раньше: Барти хватает сил усмехнуться уголком рта, когда он вспоминает свои школьные экзамены.

У него много воспоминаний о Хогвартсе, хороших воспоминаний. Поэтому от них почти ничего и не осталось; они как черно-белые замершие колдографии, из которых со временем стерлось все волшебство. Барти пытается вспомнить, какими они были, пытается снова ощутить тепло, которое когда-то они несли; к нему ведь уже вернулась злость, значит, может вернуться и всё остальное…

Нет. Их нет. На их месте — зияющий колодец пустоты, черная дыра Азкабана.

Позже, говорит себе Барти, позволяя темноте забрать его. Позже. Может быть, когда он хоть раз поспит в тепле, тишине и спокойствии без заклятия подчинения и Хвоста по соседству, разобраться с последствиями долгосрочного воздействия на разум будет немного проще.

По счастью, первый день преподавательской карьеры выдается довольно свободным. Барти посвящает остаток дня тому, чтобы примерно вспомнить содержание первого урока ЗОТИ для каждого курса, а вечер…

В камере темно. Даже с открытой крышкой сундука свет сюда практически не попадает; Барти приходится повесить в воздухе искру Люмоса, чтобы нормально видеть.

Аластор Грюм слепо щурится на него единственным целым глазом, заслоняясь рукой от непривычно яркого света. Барти ставит на пол миску, наполняет ее коротким Aguamenti.

— Стены и пол камеры зачарованы, чтобы заключенные не могли покончить с собой, — невозмутимо говорит Крауч, — но ты и сам об этом знаешь. Если ты перестанешь есть или пить, я просто накормлю тебя силой, поэтому сделай одолжение — избавь нас обоих от этой возни.

— Я должен ползать здесь со сломанной ногой? — прохладно уточняет Грюм. Барти молча взмахивает палочкой; миска плавно перемещается ближе к аврору. Следующим он призывает в камеру табурет: разговор обещает быть долгим.

Грозный Глаз не устраивает сцен и не собирается играть в геройство, чем заслуживает определенную долю уважения Барти — хотя бы в качестве благодарности. Крауч молча ждет, пока миска опустеет; после нового Aguamenti Грюм коротко хмыкает.

— С чего такая щедрость?

— Чтобы ты не помер раньше времени. — Барти неуклюже устраивается на табурете поудобней. Он пока не успел привыкнуть к протезам; разум Барти Крауча все еще забывает, что находится не в своем теле — но это дело привычки. — Мне нужно задать тебе много вопросов. У тебя есть выбор, хочешь ты отвечать на них по собственной воле или под Империусом.

— А ты думаешь, что сможешь подчинить меня Империусом, Крауч?

Барти меряет его взглядом. Лицо Аластора Грюма абсолютно спокойно — даже сейчас, когда он валяется на полу собственной потайной камеры, раненый и безоружный. Грозного Глаза не зря боялись не только Пожиратели смерти; Барти раздумывает над тем, что может ему ответить, но…

Нет смысла продолжать играть в угрозы.

Барти делает глубокий беззвучный вдох. На выдохе он заставляет себя забыть о бессмысленной мишуре на краю сознания — о том, что где-то далеко были другие правила, живые люди, их радость и боль, их смешная маленькая Британия на огромной карте Земли. Мир сужается до полутемной камеры и человека, которого когда-то звали Аластор Грюм.

Потом Барти поднимает палочку и произносит слово, которое слышал каждый день на протяжение последних двенадцати лет.

Быть по ту сторону Империуса оказывается…

…непривычно. И в то же время — знакомо.

Барти ощущает невидимую стену сопротивления: старый аврор противится контролю, как его учили; Грюм превосходный окклюмент, этого у него не отнять. Но у него не было беспрерывной многолетней практики — а у Барти Крауча была.

В противостоянии воли не может быть сомнений. Любое колебание превратится в трещину, сквозь которую рано или поздно просочится чужой приказ. Барти Крауч больше не позволяет себе сомневаться. Он отдает всё, что у него есть — до последней крупицы силы, до последней капли себя, потому что если он проиграет…

Грюм непонимающе моргает, когда Барти отводит палочку, обрывая Империус. У аврора уходит несколько секунд на то, чтобы прийти в себя.

— Силен, — без выражения говорит Грозный Глаз. — Кто тебя обучал?

Барти, не сдержавшись, оскаливается в ухмылке. В этот раз, пожалуй, он не пожалеет о том, чтобы сказать правду — даже если Грюм решит, что это ложь.

— Барти Крауч-старший.

На лице Аластора мелькает тень непонимания, но и та исчезает почти мгновенно. Барти вдруг замечает, что палочка, еще теплая после Непростительного, от пота скользит в ладони; даже две минуты сопротивления Грозного Глаза потребовали от него немалых усилий.

Но это пока. Это пока.

— У меня есть еще вопросы, — напоминает Крауч. — Продолжишь сам или мне снова накладывать на тебя Империус?

— Мне интересно, сколько ты продержишься, — хмыкает Грюм. — Надолго тебя не хватит.

Это правда. К тому же, сейчас он не может позволить себе пускать все силы на допрос одного упрямого аврора; ему все еще нужно преподавать ЗОТИ и играть роль Грозного Глаза. Но Барти все равно: он только улыбается в ответ.