К чужому берегу. Предчувствие.

Разговор коснулся и экономической темы. Герцог де Лианкур был хорошо знаком с разработками известного английского агронома Артура Юнга, и рассказывал о своем пребывании на его ферме, где было устроено опытное хозяйство. По его словам, Англия намного опережала Францию по части машин, научных достижений и промышленности. В частности, даже наши ткацкие станки и доменные печи далеки от современных английских.

— Англия полна энтузиазма. В ней пульсирует жизнь. Господство на морях превращает ее в огромный порт, через который проходят главные товары мира.

— Не будем забывать, что торговля — достаточно агрессивная форма экономики, — заметил Талейран. — Она нуждается в пространствах. За торговыми караванами часто следуют завоеватели.

— Что же вы предпочитаете для Франции, господин министр?

— Сельское хозяйство. Оно кажется мне самой созидательной отраслью жизни.

— Однако и Англия, и США переживают бурный рост именно благодаря торговле.

— Вот именно, — подтвердил Талейран. — И меня всегда настораживало, что Соединенные Штаты, освободившиеся от английской короны, так мало занимаются сельским хозяйством. Когда я был в Филадельфии, мне доводилось видеть огромные просторы, поражающие воображение как своей красотой, так и невозделанностью. Никто не спешил там заниматься землепашеством, однако все торопились торговать. Полагаю, эта страна спустя много лет, когда облегчится морское сообщение, станет нешуточной соперницей старой Европы. Да и Англия еще заставит нас беспокоиться.

Я бросила на Мориса заинтересованный взгляд, впервые подумав, что еще ни разу не говорила с ним ни об Англии, ни об Америке. А ведь он провел в изгнании почти четыре года, из которых больше половины — в Новом Свете! Сейчас, стоило Талейрану упомянуть о США, беседа закипела с новой силой, потому что многие присутствовавшие аристократы, включая Шатобриана, собственными глазами видели эту страну, да еще и Канаду впридачу, и спешили обменяться впечатлениями. Однако министр не стал участвовать в разговоре. Пригубив шампанское, он с лукавой улыбкой увлек меня чуть в сторону.

— Вальс звучит вовсю, вы не должны слушать весь этот вздор. Надо, чтоб вами любовались так, как вы этого заслуживаете.

Засмеявшись, я отдала бокал лакею и с готовностью положила руку на плечо первого же кавалера, который приблизился меня пригласить.

— Я люблю танцевать, спасибо вам за этот бал, господин министр!

Волшебная музыка увлекала меня в сияющий зал, украшенный тысячами свечей, но прежде чем с головой окунуться в наслаждение танца, я заметила, что Талейран, оставшийся у порога с шампанским в руке, не сводит с меня взгляда.

На губах у него была улыбка, он любовался мною, но в глазах мерцало что-то вроде глубокой затаенной тоски.

В человеке, который вел меня в туре вальса, я узнала Антуана де Шуазеля, бывшего капитана королевских драгун, который помогал Людовику XVI и Марии Антуанетте бежать из Франции и отчаянно пытался отбить августейшее семейство у захватившей его в Варение толпы. Сердце у меня чуть дрогнуло: Господи, ведь этот человек когда-то так близко пересекся судьбами не только с королевской четой, но и с Кристианом Дюрфором, которого растерзали революционные парижане… Я насилу смогла приветствовать герцога де Шуазеля улыбкой, понимая, что трагические воспоминания нынче не уместны. Он танцевал так гармонично и ловко, что в этом сразу чувствовалась старая дворянская система воспитания: каждый драгун, каждый гусар при Старом порядке просто обязан был уметь не только браво скакать на лошади и идти в атаку, но и должным образом исполнять па на паркете.

— Вспоминаю Трианон, — сказал он, провожая меня на место. — Кажется, я имел честь тогда танцевать с вами контрданс, мадам?

— Кажется, да, сударь. Каким церемонным был этот танец, уму непостижимо!

Он засмеялся.

— В таком случае, могу я надеяться еще на один вальс?

Шуазель был красив, статен, прекрасно двигался, я чувствовала себя пушинкой в его руках и поистине наслаждалась таким партнерством, поэтому, конечно же, согласилась. Мелодии сменяли одна другую, и дело не ограничилось ни вторым, ни даже третьим вальсом. Пролетая в объятиях герцога просторы танцевального зала, я краем глаза ловила взгляды публики, и сердце у меня начинало учащенно биться не только от танца: наша с Шуазелем пара явно становилась самым притягательным зрелищем вечера. Некоторые приглашенные даже сбивались в группы, чтобы лучше наблюдать; многие танцующие кавалеры откровенно косились на меня, позабыв о собственных дамах, а у их партнерш от негодования щеки становились пунцовыми. Меня все это забавляло, и я расточала беззаботные улыбки, чувствуя в теле такую необыкновенную легкость, какой не ощущала, наверное, со времен моего медового месяца.

— Мы будто на сцене театра, — вырвалось у меня под звуки музыки Монсиньи.

— Не обращайте внимания. Состояние многих людей здесь просто плачевно.