К истокам кровавой реки (СИ)

— Не требуется ли тебе помощь? — этот вопрос был задан только в силу традиций. Каждый Верховный шерн должен был сам похоронить своего предшественника. Новую могилу копали всякий раз на месте старой (от которой, что естественно, ничего не оставалось за сотни лет). После похорон Хранитель знаний удалялся в башню, процедуру прощания проводили без него. И ни один шерн, рожденный в Герлахе или пришелец из другого города, не мог покинуть внешних стен, пока не завершится обряд, что бы снаружи ни происходило — лунотрясение, прилет метеорита или нашествие людей.

— Я сам справлюсь, брат, — ответствовал Верховный шерн. Скорбный фиолетовый цвет разливался по его лбу. — Когда я совершу мою работу, позови остальных.

— Будет исполнено, господин Корнут, — гость промерцал эти слова тоже лиловыми погребальными оттенками. — Как звали того, кто вернулся к матери-Луне? Как вспоминать его?

Корнутом некогда звали самого первого Хранителя знаний. Тогда, как рассказывают, книги еще не были каменными. Сейчас это знал наверняка только сам Верховный шерн, получивший все воспоминания своих предтеч, а так же имя в наследство. Одновременно каждый новый Хранитель терял имя, данное ему при рождении, и обретал его повторно лишь после смерти. Под этим именем усопший возвращался к матери-Луне, чтобы когда-нибудь вместе с ней пережить второе рождение. Знания же, как и род Корнутов, будут существовать, пока существует мир.

— Его звали Росций, — теперь лоб Верховного светился мягким бежевым светом. — И служение его длилось девятьсот восемьдесят шесть оборотов. Дольше, чем выпадало кому-нибудь до него. Ноша его была тяжела, но он нес ее с честью.

— Мы помянем его имя над его могилой, владыка, — пообещал гость.

— Теперь ступай, брат, — произнес вслух Верховный шерн, поднял ритуальную бронзовую лопату и вонзил ее в землю. Гость, склонившись в последний раз, исчез за разросшимися кустами.

 

Путь в рощу млечников пролегал по открытой местности. На всем огромном склоне это был чуть ли не единственный участок без трещин, расщелин, карнизов, осыпавшихся сверху глыб и прочих убежищ, куда можно было бы спрятаться. Мэсси старался успокоить себя тем, что издали они казались не крупнее насекомых, но воспоминания о первом дне осады и о том, как первожители охотились за поселенцами, все равно упрямо лезли в голову.

Остальные наверняка думали о том же. Все нервно оглядывались по сторонам, иногда бормоча:

— Вроде чисто…

Ивата неизменно отвечал:

— Готовятся. В любую секунду могут появиться.

Северянин, так бесстрашно рванувший сопровождать Победоносца, после этих напоминаний начал нервничать, смотрел больше вверх, чем под ноги, несколько раз споткнулся, и Сакко отобрал у него котелок.

— Сам понесу. А вы следите за небом…

Небо так и оставалось чистым. Это не успокаивало, наоборот, заставляло ожидать какого-то невиданного подвоха. Что огромная стая делала в Герлахе? Затаилась? Наблюдала, готовясь вылететь в любую минуту? Мэсси вспомнился один из рассказов Корнута — как многие годы назад коренные обитатели Луны хотели построить над городом купол, под которым сохранился бы воздух. Может быть они как раз сейчас… что? Укрываются в подземельях? В самом деле возводят купол? Потому и не высовываются за пределы кратера?

Да нет же, быть такого не может! Мэсси вглядывался в небо чуть ли не с надеждой ожидая черную стаю. А стаи не было. Светлый потолок неба не омрачала ни единая тень. Только с востока голубой цвет медленно переходил в серый. Там собирались полуденные облака, неспешно, степенно подплывая ближе и ближе к зениту.

Ни шерны, ни гроза не помешали набрать полный котелок белого тягучего сока с резким запахом. На коже он моментально темнел, в котелке оставался светлым. С другого дерева северянин сорвал широкую и почти плоскую ветку и довольно заметил:

— Вместо кисти. Или помазка.

Сакко тем временем подбил выстрелом из лука небольшую птицу и тоже довольным тоном сообщил:

— Это закуска, остальное летает!

На обед подстрелили еще парочку крупных птиц и вернулись назад почти налегке. Для настоящей охоты не было ни времени, ни настроения.

Поскольку котелок был занят, птицу выпотрошили, почистили, сунули подготовленные тушки печься в золу, а рубашку разложили на камне. Северянин вытащил свою обструганную веточку, велел натянуть ткань и начал наносить первый слой сока.

Конечно, ровной поверхности не получилось. Где-то густеющая масса ложилась комками, где-то пузырилась и быстро засыхала. Сакко по привычке начал давать советы. Северянин терпел молча, обиженно сопя, но наконец взорвался:

— Слушай, делай сам, а! Если тебе кажется, что это просто!

Ивата с жаром принялся за дело, но у него вышло еще хуже. Северянин не сдержал ехидной усмешки, Сакко это заметил и в сердцах бросил импровизированную кисточку. Оба косо посмотрели на Мэсси, который все время честно натягивал ткань рубашки и никого не критиковал.