К истокам кровавой реки (СИ)

Да, это была она, та самая песня! После злополучного концерта она мгновенно ушла в народ. Официально ее не запретили, ведь певицу арестовали не за агитацию. Песню просто не выпускали на грампластинках и не исполняли со сцены, но предать ее забвению не получилось. Среди посетителей концерта оказались люди с музыкальным слухом и хорошей памятью, они запомнили и стихи, и мелодию, даже услышав ее один-единственный раз. Теперь на улицах европейских городов от Лиссабона до Пловдива ее охотно пели, и таким самоорганизованным музыкантам ничего нельзя было поставить в вину. На первых порах иногда их удавалось арестовать за мелкое хулиганство или за нарушение общественного порядка, но протестующие быстро сориентировались. Теперь вели они себя идеально, по тротуарам ходили небольшими группами, не толкались, пели вполголоса, завидев полицию, замолкали и приветливо улыбались. Кто-то из отцов католической церкви презрительно назвал доморощенных исполнителей песенными протестантами, и те радостно согласились, заметив, что настоящих протестантов поначалу тоже не принимали всерьез.

И все же в Варшаве подобных возмутителей спокойствия почти не было. Протестанты выбирали для своих выступлений окраины или небольшие города. Данияр сегодня услышал их в первый раз.

Стоявший у решетки человек обернулся, и Данияр не без удивления узнал в нем Грабеца. Литератор был вроде как трезв, во всяком случае на ногах держался твердо (правда, широко расставив их для равновесия) и выглядел вполне прилично, — этаким потасканным, но впоследствии взявшимся за ум представителем среднего класса, который никогда не занимался ничем из ряда вон выдающимся. Грабец тоже узнал его, с достоинством кивнул и снова откинулся назад, наблюдая за поющей группой.

Данияр не стал спрашивать: «Вы?», просто кивнул в ответ и остановился рядом. Старая улица задрожала, стены уплыли, растворились — и снова собрались и сомкнулись кирпичной мозаикой, вместо неба над головой поднялись арки светлого купола потолка. В светлом огромном зале по кругу выстроились люди. Данияр крепко сжал зубы, удерживая вздох — меньше всего ему хотелось бы видеть очередные взрывы или уличные протесты, а чего еще можно ожидать от видений?

Но здесь тоже пели! Конечно же, совершенно другие певцы, и совершенно другой мотив, слова доносились глухо, звучали смазано и нечетко. Но даже в этой еле угадывавшейся мелодии звучало что-то душевное, цепляющее, — будто когда-то что-то похожее уже пел в компании хороших друзей, и жизнь была вся впереди, легкая и понятная. Даже в глазах защипало.

В кругу поющих вышел вперед смуглый человек лет тридцати, слишком длинные для мужчины черные волосы падали на его плечи. Он взмахнул рукой, точно дирижируя, и призрачный мир исчез. Вокруг снова была старая улица, вымощенная камнями, компания песенных протестантов уже поравнялась с Данияром. Они старательно выводили последний куплет, глядя прямо перед собой, избегая встречаться глазами с двумя случайными прохожими, чтобы это не сочли за вызов. Идущий впереди черноволосый смуглый человек сделал жест рукой, и вся компания внезапно рассыпалась, разошлась в разные стороны. Кто-то свернул в боковой переулок, кто-то с деловым видом зашагал вперед. Только черноволосый человек остался на месте. Он слегка поклонился, глядя на Грабеца, отступил назад и исчез за углом.

Грабец несколько раз хлопнул в ладоши, и спросил, не поворачиваясь к Данияру:

— А вы что не аплодируете?

— Этот человек! — внезапно понял Данияр. — Он же был и тут, и там! Вы его знали, нет? Он же вам поклонился!

— Кого? — удивился Грабец. — Из этих, из поющих?

— Да, тот, кто ушел последним.

Грабец пожал плечами.

— Не заметил я никого. Я их больше слушал… Мне сегодня уже третья такая компания попадается. А вы им даже не хлопали, хотя, казалось бы, человек заинтересованный.

— Удивлен такой вашей осведомленностью.

— Варшава — большая деревня. Да и вообще, я не первый год знаю госпожу Азу. Если рядом с ней мужчина, он при своем интересе… — чуть усмехаясь, произнес Грабец. — Так что же, вы не рады этим певцам? Они ведь выражают ей поддержку!

Данияр несколько секунд молчал. Сейчас он уже не был так уверен, что и в видении, и наяву промелькнул один и тот же человек. Мимолетное ощущение счастья исчезло, появилась злость от бестактного замечания Грабеца, а еще досада на этих певцов. Они могли бы стать мощной силой, если бы было, кому их возглавить… А он, хоть и толковый инженер, простой исполнитель и ни разу не лидер.

— Это иллюзия, а не поддержка, — сказал он как можно холоднее. — Вы-то чего обольщаетесь? Ну поют. Надоест глотки драть и перестанут. Что-то никто из них не взялся за ни за рейсфедер, ни за оружие. Вы в свое время тоже людей не к песенкам призывали.