К истокам кровавой реки (СИ)

— Мой брат, — у Грания вместе с обычными цветными словами вырвалось шипение. — Мой брат, который вместе со мной в первых рядах защищал этот город. Да, у него были странные идеи и мы с ним не ладили, но когда его у меня на глазах застрелил своей огненной стрелой тот долговязый пес, это был перелом! Именно тогда я понял, что ничего! Никогда! Им не прощу! Что кожу с них со всех заживо содрать будет мало!

Граний замолчал, будто выпустив разом из легких весь воздух. Устало промерцал:

— Пусть ублюдок этой рыжей суки на глаза мне не попадается.

— Не попадется, — заверил Авий вслух, потому что Граний уже отвернулся. И вздохнул — слишком у многих мальчишка путается под ногами, но не запрешь же в комнате такого шустрого детеныша. Надо придумать, чем бы его занять…

 

Хонорат проснулась снова уже настоящим утром — когда в их землянку затек ручеек талой снеговой воды. Девочка быстро вскочила. Она и так чувствовала себя ужасно неопрятной, и перепачкаться в жидкой грязи ей совсем не хотелось. Зибур завозился и заныл, не желая просыпаться. Мать уже встала и ушла куда-то — Хонорат с тоской подумала, что до завтрака еще очень далеко. Было светло, но сыро и холодно, а еду приносили только поздним утром, по подсохшим тропинкам. Тогда же можно будет и искупаться в озере, если, конечно, крылатые господа не заставят ее выполнять какую-либо работу.

Крылатыми господами их звали выворотни. Когда приносили еду, когда отдавали приказания — вот, мол, это вам от крылатых господ, суки. Или: крылатые господа распорядились… Хонорат тоже называла так про себя этих существ — уж очень жутко ей было произнести даже мысленно слово, в котором соединялись шипящий звук злобы, яростное рычание, холодный высокомерный прононс, напоминающий о боли, страхе, гибели. Это коротенькое слово ш-е-р-н…

Хотя они тоже были разными. Если Хонорат попадалась на глаза господину Гранию, он обязательно отправлял ее таскать тяжелые ведра с водой или отмывать котлы (не надо думать, что, работая на кухне, можно было перекусить объедками — в свою пищу шерны добавляли такое количество специй, что от нее тошнило даже очень голодного человека). Но некоторые другие шерны проходили мимо Хонорат, видимо, считая ее слишком маленькой и слабой. Тогда она получала в свое распоряжение несколько часов свободы — можно было гулять по котловине, только близко к крылатым господам и выворотням не подходить, купаться в горном озере, играть с другими ребятишками.

Хотя с компанией ей, конечно, не везло. Девочек, кроме нее, было всего две — и обе старше дней на десять, так что их практически всегда угоняли на работу с самого утра. Мальчики же были вроде Зибура — младше ее, хоть рослые и сильные, вредные и глуповатые, затевали драки на ровном месте. Они ведь были не настоящие люди, как говорили женщины. Неужели все мальчишки такие?

Хонорат вспомнила мальчика, с которым познакомилась вчера, и ей стало чуточку веселей. Он казался не злобным, правда, общался с ней с некоторой опаской. Но потом они разговорились, он рассказывал интересные, хоть и непонятные вещи. Получалось, он жил не в женской общине, а в городе на скале, куда Хонорат попадала только, когда ее загоняли на работу. А еще он был симпатичный. Может, он и сегодня придет?

Хонорат с тоской вспомнила, какая же она грязная, со спутанными волосами, в измявшейся за ночь одежде. Нет, пусть лучше он появится попозже.

Зибур окончательно проснулся и заорал. Он был голоден. Хонорат попробовала сунуть ему свернутую тряпку, в которую когда-то был завернут сухарь — но мальчик выплюнул эту импровизированную соску и пнул сестру ногой. Хонорат отпихнула его и вылезла из землянки.

— Опять драка? — послышался голос матери. Та подходила, неловко ступая по скользкой мокрой тропинке, придерживая одной ладонью живот, а другую протягивая Хонорат. У девочки екнуло сердце — мать вернулась не с пустыми руками, ура, они что-то съедят до завтрака!

— Что это? — спросила Хонорат в нетерпении.

— Хлеба немного Дзита дала, добрая душа, — пояснила мать, оглядываясь. — Пойдем в землянку.

— Дала, — послышался сзади голос тетки Дзиты — а затем из-за скального обломка появилась и она сама — худая, черноволосая женщина с сухим и злым лицом. — Дала, Марела, потому что ты опять на сносях, для тебя и для девочки. На ублюдка нелюдского не смей делить.

Марела остановилась.

— Что ты, Дзита… он же не виноват, он ребенок, мне жаль его…

— Виноват, не виноват — проклятое шерново отродье, пусть шерны о нем и заботятся. Они нас много жалели? Руту вон с утра опять потащили.

— Она же только скинула.

— Она и этого скинет, — тетка Дзита усмехнулась так, что Хонорат стало нехорошо и резко расхотелось есть. — У нее характер, у Руты. Будет с высоты прыгать или в живот себя колоть. После того, как ее поймали беременной и у нее мальчик родился…

— А что с ним стало? — вмешалась Хонорат. Женщины обернулись в ее сторону, спохватившись, что вели разговоры не для детских ушей.

Марела погладила дочь по голове.