К истории русского футуризма. Воспоминания и документы

Конечно, всякий, приученный искать в стихе поучительной тенденции и из фантастики признающий лишь фантастику фабулы раз навсегда напетых сказок, – всякий такой читатель с самодовольным негодованием отвернется от этих строк, где сами слова превращаются в кривляющихся и скачущих паяцев (слово паяц, конечно, вызовет презрительную усмешку на благопристойном лице). Слова дергаются, скачут, распадаются, срастаются, теряют свой общеустановленный смысл и требуют от читателя влить в них тот смысл, те чувствования, которые вызываются речезвуками, взятыми в прихотливо переплетенных конструкциях.

А когда поэт ставит себе задачей “изобразить” что-либо, опять это изображение наливается тем соком и полнотой, какую трудно найти в языке, застывшем в повседневных шаблонах, изменяющемся в порядке стихийной (неосознаваемой) эволюции чрезвычайно медленно.

Вот строки о пасхальном столе из книги “Зудесник”, где по отдельной звуковой аналогии мы или угадываем название блюд или, слыша их впервые, подходим к ним так же, как к замысловатым именам кушаний или напитков в прейскурантах – (удивительно “вкусное название” – что-то за ним кроется?).

В сарафане храсном Хатарина
Хитро-цветисто
Голосом нежней, чем голубиный пух под мышкою,
Приглашала дорогих гостей
И дородных приезжан:

– Любахари, любуйцы – помаюйте!

Бросьте декабрюнить!

С какой поры мы все сентябрим и сентябрим
Закутавшись в фуфайки и рогожи!..
Вот на столе пасхальном
Блюдоносном
Рассыпан щедрою рукою
Сахарный сохрун
Мохнатенький мухрун
Кусочки зользы
И сладкостный мизюль (мизюнь)

– Что в общежитьи называется ИЗЮМ! —

Вот сфабрикованные мною фру-фру,

А кто захочет – есть хрю-хрю
Брыкающийся окорок!..
А вот закуски:
Юненький сырок
Сырная баба в кружевах
И храсные
И голубые
Юйца —
Что вам полюбится
То и глотайте!..

(“Весна с угощением”)

И еще оттуда же варианты:

Тут дочь ее – Назлы,
Вертлявая, как шестикрылый воробей
Протарахтела:
– Какой прелестный сахранец!
Засладила все зубы, право!
И чудо, и мосторг!
Мой

мосторг! Мой мосторг!!!… И снова льются Хатарины приглашальные слова…

А муж ее

Угрыз Талыблы
Нижней педалью глотки
Добавил:
Любахари, блюдахари
Губайте вин сонливое соченье;
Вот крепкий шишидрон
И сладкий наслаждец!

В томате вьется скользкий иезуй,

Да корчатся огромные соленые зудавы
И агарышка с луком —
Цапайте все зубами!..
Главгвоздь гостей
Эсей Эсеич
Развеселись —
Вот для тебя тут
Паром дышит
Жирный разомлюй!..

Для правоверных немцев

всегда есть —
ДЕР ГИБЕН ГАГАЙ КЛОПС ШМАК
АЙС ВайС ПюС, КАПЕРДУФЕН —
БИТЕ!..…

А вот глазами рококоча,

Глядит на вас с укором
РОКОКОВЫЙ РОКОКУй!
Как вам понравится размашистое разменю
И наше блюдословье!..
Погуще нажимайте
На мещерявый мещуй
Зубайте все!
Без передышки!
Глотайте улицей
и переулками
до со-н-но-го отвала
Ы-АК!

Эти немецкие строки в стихе еще раз демонстрируют необычайную чуткость поэта к фонетической окраске языков (вспомните, как в “Войне и мире” солдат перелицовывает на русский лад французские песни). Поэту мало раз данного слова, он его видоизменяет в целях большей выразительности.

“Дырка” – ы слишком широко и глубоко; как дать впечатление узкого стиснутого отверстия? Наиболее, до свиста суженное впечатление дает – ю.

И поэт пишет:

Из дюрки лезут
Слова мои
Потные
Как мотоциклет!..

“Насколько до нас писали напыщенно и ложно торжественно (символисты), настолько мы весело, искренно, задорно”, – говорит он в одном из критических обзоров и приводит для примера отрывок из дра (драмы) И. Зданевича – “Янко круль албанский”, написанную, согласно указаний автора, “На албанском, идущем от евонного!”: