Это было так давно, что думается: а было ли вообще? Одноэтажный особняк круглый, как праздничный пирог, разделен на секторы-квартиры с узкой полоской сада, где на каменных тумбах чудом сохранились блестящие зеркальные шары — в них, как в комнате смеха, отражаются удлиненные или расплюснутые детские лица. Чумазые, перепачканные горьковато-сладким соком каких-то темных, похожих на рябину ягод, что гроздьями растут вперемежку с колючими шипами. Узорная чугунная ограда окружает двор, сквозь решетку проросли искривленные ветки старых деревьев.
Флигель особняка превращен в столярную мастерскую. День-деньской визжат и скрежещут пилы, ветерок выдувает на мощенный булыжником двор мелкие, белесые, как мука, опилки. Так и стоит в Москве на улице Мишина этот не тронутый временем старый дом, застряв между прошлым и будущим, в Петровском парке, ставшем ныне комфортабельным районом близ метро станции «Динамо».
Хлопают крыльями, купаются в лужах куры — водопровода нет и в помине, дом снабжает водой водовоз. Рыжая флегматичная лошаденка с широкой плоской спиной запряжена в телегу с деревянной бочкой, ждет покорно, пока жильцы наполнят ведра. Хлещет из отверстия бочки вода, дремлет возница, зажав в кулаке деревянную пробку.
Худая девчонка с исцарапанными руками и коленками, с пышным бантом на голове долго примеряется, переминаясь с ноги на ногу, и неожиданно ныряет под оглобли, согнувшись, проскакивает под брюхом лошади. Все рассчитано точно, но бант касается лошадиного живота, и лошадь привычно бьет по брюху ногой, ей кажется ползет назойливая муха.
Отделавшись хорошим синяком, девчонка летит кувырком под восторженные крики ребятишек. Кто-то из стоящих в очереди женщин успевает наградить ее звонким шлепком, что куда больнее и обиднее ленивого движения лошади.
Девчонка, перемазанная ягодами, — это я. И девчонка с бантом тоже. Почему-то именно эта картина всплывает перед глазами, когда покосившийся старый дом уже врос в землю и вокруг торопливо поднимаются многоэтажные корпуса. Наверное, потому, что в те дни среди бесчисленных проказ и бесславно кончавшихся шалостей все мы распевали неизвестно откуда взявшуюся дурашливую лесенку:
И снова Амазонка. Сделав положенное число витков, скручивается спираль случайностей. И хотя вся жизнь есть цепь случайностей, нет ничего закономернее их, от них во многом зависит течение жизни.
Вопрос решен. Плывем на Амазонку. Уже ничего не изменить, да и что значат неотложные будничные дела рядом с новым путешествием в Неизвестное. Есть, правда, лишь одно серьезное обстоятельство, но об этом несколько позже.
Сборы идут полным ходом. Выкладываю приобретенные в ларьке Союза художников альбомы, коробки с красками, флаконы растворителей, кисти. Жена сидит на полу над чемоданами вперемешку с сетками накомарников, веером разложив книги об Амазонке. Интересно, как она отнесется к последней новости: в Институте океанологии, куда я заехал по пути, мне сообщили: «Академик Курчатов»… не пойдет на Амазонку! Рейс переменил назначение, вместо Амазонки переоформляется в Индийский океан.
При слове «Амазонка» глаза ее разгорались, как у кошки, увидевшей мышь. А теперь? Экспедиция пойдет вокруг Европы, Бискайским заливом, через Гибралтар, пересечет Средиземное море, Суэцким каналом и Красным морем проследует в Индийский океан. Предполагаются заходы на Мадагаскар, Маврикий, Сейшельские острова, в Африку. И никакой ей Амазонки.
Сообщение мое выслушано молча…
— Да-а, ты не подарок, — скупо резюмирует она, хотя я изо всех сил стараюсь быть подарком, к тому же не я изменил маршрут.
Пытаюсь ее утешить: на Амазонке летающие ядовитые пауки, анаконды, душная, без движения воздуха сельва. Зеленым адом именуют этот край в популярной литературе. Приливная до шести метров волна идет по величайшей реке Южной Америки, топит и выкидывает на берег зазевавшиеся, не успевшие скрыться в протоках корабли.
А Сейшелы! Не зря называют их «жемчужиной Индийского океана»! Или Мадагаскар, Тани-Бе, Великий остров, окрещенный европейцами «Багряным», — единственное место на Земле, где Африка встречается с Океанией.
Экспедиция пойдет по водам, в которых были пойманы рыбы-целаканты, забывшие умереть в свое время. Да, да, в двадцатом веке в омывающих Мадагаскар водах пойманы живые ископаемые, появившиеся в морях девонского периода более четырехсот миллионов лет назад.
Одни названия чего стоят! Антананариву… Амбуситра… Антанамбалана!
Плахова стоически выслушивает мою информацию. Понять ее можно: трудно расставаться с мечтой.
— Ну что же… — слышу вялый ответ. — Мадагаскар — это тоже неплохо…
Но в голосе ее неподдельная грусть.