К портретам русских мыслителей

Разделив еще в начале века с Львом Шестовым место первооткрывателя современной философии существования, Бердяев стал вдохновителем этого нарастающего философского умонастроения во втором своем, эмигрантском отечестве, во Франции. Г. Марсель, А. Камю и близкий к ним персоналист Э. Мунье – все почитали русского философа. Человек, что называется, «не окончивший курса», был удостоен на Западе многих научных почестей. В 1947 году он стал доктором honoris causa Кембриджского университета, был выдвинут кандидатом на Нобелевскую премию.

Чрезвычайное впечатление, которое он произвел на Запад, нельзя объяснить, не учитывая его европейской открытости, широты интересов, философской осведомленности, столь импонирующей западному интеллектуалу, четкости и блеска его формулировок. Его слово врезается в память навсегда, эпитеты как бы припечатываются к предмету, обороты становятся пословицами и поговорками интеллигенции. Вот первые пришедшие на ум примеры: «мутные лики» (об А. Белом и Блоке), «человек, отпущенный на свободу» (о духе европейского Ренессанса), «складные чудовища» (о Пикассо), «можно быть православным и не быть христианином», «гениальный обыватель» (о Розанове). Необозрима роль Бердяева в общественных предприятиях. Как в России, так и в эмиграции вокруг него организуются журналы (в Париже, к примеру, не только русский «Путь», но и французский «Esprit») и общества (так, в Москве в 1919 году он ухитрился создать сообщество под названием Вольная Академия Духовной культуры!); он участвует в экуменическом движении, в христианском молодежном, часто выступает на международных конгрессах и коллоквиумах, где он блещет и как пылкий и обаятельный оратор (несмотря на поражающий его нервный тик лица), и голубых кровей красавец. Дом русского философа в Кламаре под Парижем становится одним из интеллектуальных центров Франции. Мировая популярность Бердяева – это прежде всего популярность «свидетеля эпохи», страстно отзывающегося на ее духовные события. Бердяев оказался самым читаемым и переводимым из высланных за границу русских мыслителей. Книги его публикуются «от Дармштадта до Сантьяго и от Нью-Йорка до Токио», сообщает в одном из своих бюллетеней парижское Общество Николая Бердяева, и интерес к нему со временем только растет.

На Востоке, у нас, имя Бердяева тоже не забывалось. Поначалу оно всплывало в идейно-политическом контексте – всякий раз, когда речь заходила о главных идеологических размежеваниях и противниках. Позже, в 60-е годы, вместе с оттаиванием интеллектуальной почвы, для Бердяева наступила эпоха диссертаций и даже монографий; его уже вспоминали те, кто наряду с наступательным темпераментом обладал взыскательным вкусом и желал, извлекая из своего «предмета» конкретный прок, получать по ходу дела и бескорыстное удовольствие. Настала пора раздвоенной любви. Но еще не изжил себя этот этап, как его прервал новый. По специфическим условиям в нашем отечестве явный спрос на Бердяева побивает теперь все рекорды. Конечно, не в нем одном ощутима неотложная общественная потребность, а и в его сотоварищах по русскому ренессансу начала века. По-видимому, существует сходство между тогдашним и теперешним временем как моментами пробуждения, поисков духовных опор и философских истин; очевидно, есть сродство между вопросами, задаваемыми сегодня, и мыслями, рождавшимися по следам революций: о путях России, задачах интеллигенции, состоянии человеческого духа, радикализме и утопизме… И хотя среди философских фигур того изобильного времени были более последовательно и систематически, а часто и более ответственно мыслящие люди, чем Бердяев, никто не сравнится с ним по захватывающему «огненному пафосу» (характеристика С. Левицкого), пророческой обращенности к судьбам человечества и рыцарскому служению человеческой свободе, по его качествам неутомимого полемиста и блестящего идейного фехтовальщика – д'Артаньяна на службе у Ее Величества суверенной личности.

Все это не могло не вызвать той сплоченной неприязни к Бердяеву, которая проявлялась в прошлом со стороны официальной идеологической литературы в нашей стране, хотя, конечно, еще большую роль в формировании отношения к нему сыграли его прямые высказывания по адресу марксистского мировоззрения и советского строя. Однако, странное дело: в своем отечестве философ всегда помещался во главу шеренги антикоммунистов (для более очевидного изобличения его политической вредности тут использовался тот самый термин «бердяевщина», которым в эмигрантской печати обозначали по большей части еретические уклоны этого мыслителя от православия либо же его «просоветские писания»), а за рубежом, особенно в эмиграции, даже среди прямых поклонников его таланта Бердяеву часто ставилось на вид его «коммюнизианство», его, якобы, симпатия к «красным».