К портретам русских мыслителей

В действительности есть мотив и для того, и для другого; и если он, конечно, не был красным, то розовым все же бывал. В качестве христианского персоналиста Бердяев – принципиальный оппонент последовательного коммунистического мировоззрения и его возможной реализации. Вместе с тем радикализм этого невольника свободы делает его отношение к новому строю довольно переменчивым. Прежде всего, надо учесть, что Бердяев был противником строя старого и на первых порах приветствовал «бескровную» Февральскую революцию. Но очень скоро духовный подъем сменяется у него страхом перед политикой «разжигания инстинктов», перед нарастающей стихией насилия. На октябрьские события Бердяев откликнулся самым глубоким своим социальным сочинением – «Философией неравенства» (1918, опубликовано в 1923-м). Выраженная в нем консервативно-аристократическая критика равенства как «метафизически пустой идеи» в эпоху ее триумфального шествия – лучшее доказательство того, что Бердяев всегда оставался «верен своей любви к свободе». Правда, вскоре, усты дившись непривычной, «недемократической» позиции этого своего антикоммунистического манифеста, автор, анархист и бунтарь, отказывается от книги.

Далее, при всем негодовании, испытываемом в революционные годы, философ не допускал мысли о насильственном сопротивлении новой власти, что поставило его во враждебные отношения с большинством русской политической эмиграции. Свою теологию революции Бердяев выводит из вполне христианской идеи Жозефа де Местра и Луи де Бональда, что революция хотя и есть величайшее бедствие, но одновременно она и заслуженное возмездие. Это есть зло, вызванное злом, «малый апокалипсис» нации. Однако отсюда философ делал фаталистический вывод, что революционные события как роковую судьбу бесполезно преобарывать. Нужно пережить предлагаемый революцией катастрофический опыт, извлекая из него уроки на будущее. Короче, здесь должна была действовать любимая формула Бердяева, что зло изживает себя «на имманентных путях», то есть само неизбежно приходит к самоотрицанию.

С середины 20-х годов он высказывался еще более неподобающе для антикоммуниста, противника советской власти. В статье «Иллюзии и реальности в психологии эмигрантской молодежи» Бердяев усиленно подчеркивает «положительные последствия Октябрьской революции», кои он описывает как «приобщение к активной исторической жизни новых слоев русского народа». Вторая мировая война – время наибольшего примирения Бердяева со своей коммунистической родиной: захваченный патриотически-ностальгическими настроениями, он чает победы СССР, видя в нем освободителя народов. Рождаются надежды на скорые и глубокие перемены в стране и даже на возвращение назад. Однако под конец жизни под впечатлением от политики СССР в Восточной Европе и не меньше из-за гонений на Зощенко и Ахматову философу пришлось отказаться от своих упований.

Политическая зигзагообразность мысли Бердяева в конечном итоге объясняется тем, что непокорный мыслитель всегда вел борьбу на два фронта: против коммунизма и против капитализма (буржуазности), причем этот второй оказывался более серьезным, ибо извечным его врагом, а первый понимался лишь как следствие второго. И вот, в зависимости от главного в ту минуту предмета обличения, то есть нужд полемики, перемещаются акценты и даже как бы меняются взгляды Бердяева. Обычно разыгрывался один из двух вариантов. Если предметом его анализа был мир капитализма, то социализм попадал в привилегированную позицию носителя явной истины и даже мог быть зачислен в один лагерь с христианством как противник социальной несправедливости и эксплуатации. Если же в центре внимания Бердяева находился сам социализм, то чаще всего обвинительный процесс шел по пути поисков параллелей социализма со своим более страшным историческим предшественником – капитализмом. Ведь Бердяев к тому же никогда не уставал наряду с «ложью» утверждать и относительную «правду» коммунизма, а правды капитализма он не замечал.

Несмотря на то, что как моралист Бердяев осуждает революцию за насилие, а как персоналист обличает марксизм за унижение человеческого духа, он же как радикал приносит им самую большую жертву – Россию, спасая за счет нее свою преданность радикальным переменам. Именно сочинения Бердяева, начиная с ранней пореволюционной статьи «Духи русской революции (1918) и кончая ставшей на Западе путеводительной книгой «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937, на русском языке – 1955), а также ностальгическая «Русская идея» (1946) порождают одно из пагубных заблуждений XX века насчет характера марксистской Октябрьской революции как продукта русского национального характера.