"К предательству таинственная страсть..."

Всё, что произошло на Украине с 1991 года, всё, что произошло с 2014 го­да и происходит сегодня, — всё было предсказано Сталиным в 1944-м... Он, говоря об украинском петлюровско-фашистском национализме, предвидел его нынешнюю бандеровско-американскую разновидность. Прочитав его приговор украинскому национализму, мы начинаем понимать, почему он был так жесток со своими по крови грузинскими националистами в 1920-е — 1930-е годы, по­чему по его воле были высланы на Восток страны чеченцы, крымские татары, калмыки... И даже почему он расправился за два года до своей смерти с иде­ологами русской коммунистической партии. Бог ему судья, как говорится, но он, в отличие от всех последующих генсеков и вождей СССР и России, умел брать всю ответственность на себя и отвечать перед историей и Господом Бо­гом за все свои деяния и злодеяния.

***

Блистательный по точности диагноз поставил нашему “шестидесятничест­ву” историк Андрей Фурсов.

Как человек науки, он изложил свой приговор без лишних слов — сухо и неотразимо:

“Шестидесятничество” — это реакционная утопия советского общества (а также советской номенклатуры и приноменклатурной части советской ин­теллигенции). Реакционная в том смысле, что сталинскому периоду они про­тивопоставляли прошлое — ленинский период, ленинские нормы. Это очень соответствовало целям и задачам номенклатуры второй половины 1950-х — начала 1960-х годов, когда своё превращение в слой-для-себя, в квазикласс она представляла и камуфлировала как критику “культа личности Сталина” и “возвращение к ленинским нормам”. Вообще десталинизация верхов и их обслуги в СССР (“развенчание культа личности”) есть показатель и мерило олигархизации власти и превращения верхов в квазикласс, а в РФ — в квази­буржуазию, в новых “толстяков”. И чем более сытой и вороватой является верхушка, тем больше ненавидит она и Сталина, и его систему, и социалис­тическую революцию, и — в конечном счёте — народ. Ненависть к Сталину — явление классовое. Впрочем, для определённых этнических групп, точнее, их части — национальное, однако и в этом случае работает сталинская формули­ровка “национальное по форме, классовое по содержанию”.

Во-вторых, превращение номенклатуры в квазикласс и олигархизация её власти в 1950-1960-е годы потребовали в качестве прикрытия обращения к ле­нинскому прошлому (и обоснования им), к временам гражданской войны. “Шестидесятничество” с его “идеалами” (“и комиссары в пыльных шлемах // склонятся молча надо мной” — Б. Окуджава) не просто оказалось созвучно олигархизации-“оттепелизации” номенклатуры, но придало ему некое внеш­нее привлекательное дополнительное фрондерское обрамление и обаяние”.

***

В истории человечества пламя революций приходилось сначала разду­вать, а потом гасить многим “нелегитимным” диктаторам: Кромвелю, Робес­пьеру, Наполеону, Ата Тюрку, Мао Цзедуну (а скорее, его преемнику Дэн Сяо Пину) и, конечно же, Ленину со Сталиным. Каждый из них рано или поздно, но осознавал, что, совершив должные перемены в обществе, каждая из ре­волюций начинает жить под властью закона, гласящего, что она пожирает своих детей. Этот закон афористично выразил один из самых думающих со­ветских “шестидесятников” Борис Слуцкий:

У государства есть закон,

Который гражданам знаком.

У антигосударства

Не знает правил паства.

Держава, подданных держа,

Диктует им порядки,

Но нет чернил у мятежа,

У бунта нет тетрадки.

Когда берёт бумагу бунт,

Когда перо хватает,

Уже одет он и обут

И юношей питает,

Отраду старцам подаёт,

Уже чеканит гривны,

Бунтарских песен не поёт,

Предпочитает гимны.

Остыв, как старая звезда,

Он вышел на орбиту

Во имя быта и труда

И в честь труда и быта.

Об одном обстоятельстве только умолчал Слуцкий: чтобы окончательно выйти на орбиту “труда и быта”, обществу надо расправиться со всеми “пла­менными революционерами”, то есть осуществить то ли термидор, то ли 1937-й год, то ли майдан, чего до сих пор не могут понять доживающие свой век дети XX съезда КПСС, они же дети Арбата, они же кумиры нынешней “5-й колонны”. В середине 1930-х годов в Советском Союзе схватились не на жизнь, а на смерть два потока сознания: один требовал, чтобы мы “дошли до Ганга”, чтобы завоевали “землю крестьянам” в испанской Гренаде, чтобы на­род, не щадя себя, жил революционными страстями: “.не до ордена, // бы­ла бы Родина // с ежедневными Бородино”. Но Сталин уже повернул руль ис­тории “во имя быта и труда”, во имя Днепрогэса и Магнитки, во имя реаби­литации казачества и Кузбасса, во имя “Страны Муравии” и Конституции, где было написано, что “человек у нас имеет право на ученье, отдых и на труд”.

***

Споры о Сталине в России, да и в мире не утихают до сих пор. Однако, как это ни странно, но английский аристократ, писатель, воспитанник Кемб­риджа и пожизненный пэр британской короны Чарльз Перси Сноу был куда более справедлив и осведомлён, нежели наши “шестидесятники”, когда пи­сал в своих размышлениях о Сталине: