"К предательству таинственная страсть..."

В 1944 году в Кремль откуда-то привезли орлов, которые некогда находи­лись на кремлёвских башнях. Зачем?

Сопоставим ещё два факта. 20 апреля 1920 года декретом Совнаркома (то есть Ленина) была закрыта Троице-Сергиева лавра, а всё её имущество изъ­ято. 21 апреля 1946 года лавра была открыта, более того, при ней возникли Духовная семинария и Духовная академия. Открыта была лавра не как-ни­будь, а в Пасхальный день. Можно представить себе, какое было там ликова­ние. Оппоненты тут как тут: “Это Сталин заигрывал с народом, чтобы устоять в войне”, “Жареный петух в темечко клюнул”. Но в 1946 году никакого наше­ствия уже не было, была полная победа...

Вспоминаю, как отмечался юбилей Ивана Андреевича Крылова. Это бы­ло национальное, всенародное торжество и празднование с гуляниями по всей Москве, на Манежной площади. Это Сталин напоминал народу, что он великий народ. Я уж не говорю о торжествах по случаю 800-летия Москвы.

Доказать не могу, но убеждён, что, проживи Сталин ещё несколько лет, он провозгласил бы себя императором.

Между прочим, никто не заметил, когда и как он снял с себя звание ген­сека. Да, последние лет пять своей жизни он генсеком уже не был. Кем же он был? Просто Сталиным. Да и без провозглашения был фактическим само­держцем, если забыть, что монархия должна быть народной. Впрочем, разве народ, несмотря на зверства, творимые Сталиным на протяжении своего вла­ствования, не любил его самозабвенно? Разве не рыдали в дни его похорон миллионы россиян, начиная с домохозяек, кончая маршалами Рокоссовским и Жуковым (а ведь Рокоссовский успел уже “посидеть”, прежде чем его поз­вали командовать)? Разве сотни стихов и песен о Сталине не говорят о фана­тичной и всё же во многих случаях искренней любви к этому неоднозначному человеку? Почему нет ни одного стихотворения о Хрущёве, о Брежневе? Одни анекдоты”.

Размышляя о роли Сталина в строительстве социализма, надо помнить не только о том, что он построил, но и о том, от чего он был вынужден отказать­ся. Вспомним, что главная книга Льва Троцкого называлась очень точно и справедливо “Преданная революция” и была написана в 1936 году. Но лишь в 1956 году Белла Ахмадулина заявила своим товарищам-“шестидесятникам”: “Наша революция сдохла”, — то есть повторила то, о чём писал Троцкий.

В этой книге Троцкий вне себя от ярости перечислил всю цепочку сталин­ских предательств революции: возрождение культа семьи, восстановление в правах казачьего сословия, которое ненавидел Троцкий, возвращение граж­данских прав социальным группам и сословиям (кулаки, бывшие чиновники, офицеры из дореволюционного офицерского корпуса и белогвардейских час­тей), придание юридической силы принципу “сын за отца не отвечает”, воз­вращение из ссылок крестьян, репрессированных “по закону о колосках”.

А ещё можно вспомнить изъятие из репертуаров московских театров пье­сы Демьяна Бедного “Богатыри” с формулировкой “за глумление над креще­нием Руси” или репрессии, постигшие лениских соратников Бухарина, Каме­нева, Зиновьева, Радека, Пятницкого, остававшихся к середине 1930-х годов идеологами мировой революции. А чистка органов НКВД от таких комисса­ров, как Ягода, Трилиссер, зампреда ОГПУ Агранов, Ал-р Орлов (Лейба Фельдбин), Игнатий Рейс (Н. Порецкий), Вальтер Кривицкий (Самуил Гинз­бург), Глеб Бокий, Александр Бармин (Графф), писавший о “ликвидации де­ла Ленина” и сетовавший, что “Каины рабочего класса уничтожают детей ре­волюции”...

***

Когда Евгений Евтушенко сочинял свою необъятную поэму “Казанский университет”, то много раз вспоминал имя Пушкина: “Я пушкинианец”, “мы под сенью Пушкина росли”, “Наследники Пушкина, Герцена // мы завязь, мы вырастим плод. // Понятие “интеллигенция” // сольётся с понятьем на­род” и т. д.

Но никогда диссидентская “5-я колонна”, в 1970-е годы уже сформиро­вавшаяся и начавшая хлопоты об эмиграции, о выезде из страны, о двойном гражданстве, сочинявшая коллективные письма в защиту Даниэля и Синяв­ского, выходящая на Красную площадь с протестами против “вторжения на­ших войск в Чехословакию”, — никогда такая “интеллигенция” не могла “слиться” с народом и простонародьем хотя бы потому, что со времён рево­люции и гражданской войны, со времён Великой Отечественной в памяти ко­ренного народа было прочно заложено понимание того, что всякое посяга­тельство в России на государство, всяческая тотальная борьба с ним рано или поздно оборачивается всенародной бедой и унижением наших людей перед чужеземной волей.

Никогда эта интеллигенция не понимала Пушкина, не желавшего “сме­нить Отечество или иметь другую историю, кроме той, которую нам дал Бог”. Е. Е., называя себя “пушкинианцем”, тем не менее демонстративно глумился в “Казанском университете” над историческим символом россий­ского государства — “Медным всадником”:

Не раз этот конь окровавил копыта,

но так же несыто он скачет во тьму.

Его под уздцы не сдержать! Динамита

в проклятое медное брюхо ему!