К причалу

— Я на одну ночь, а жена останется на месяц-полтора, — сказал Вадим, и от этих слов внутри у меня будто что-то оборвалось.

Портье пошел впереди со связкой ключей. Мы поднялись по широкой лестнице на третий этаж и пошли по узкому коридору мимо длинного ряда коричневых дверей. Портье остановился у последней двери, отпер и распахнул ее перед нами.

Глава тридцать девятая

Комната была пронизана солнцем. Красные с золотыми прожилками обои казались пыльными. На окнах красные гардины, желтое атласное одеяло на громадной кровати. На каминных часах улыбался извечный бронзовый купидончик. Случайная комната, чужие, случайные вещи...

Вечером приехал Жано, потом Жежен. Жежен сказал:

— Марину не оставим, что́ бы ни случилось. Только не дело это всё-таки, надо бы вам вместе...

— Ненадолго, — сказал Вадим. Он взглянул на меня. — Марину же не высылают. Оформят визу, и она приедет...

— Чиновники — вот что я тебе скажу! — горячился Жано. — Убежден, что никаких таких указаний «верх» не дает. Не бывает, чтоб вот так, за здо́рово живешь, разлучали мужа и жену.

— Ну что ты знаешь, Жан! Закон есть закон. И давай об этом не говорить. — Вадим сердился, он не любил таких разговоров.

Днем мы заехали к папаше Анри.

— Езжай, парень, о жене позаботимся.

— Спасибо, папаша Анри.

Когда мы вернулись, в отеле нас ждал Девятников. Степан Гаврилович оставался недолго. Как всегда, больше молчал.

— И вам бы домой, в Россию, Степан Гаврилович? — сказал ему Вадим, когда мы вышли провожать его в переднюю.

— Нет уж.

— Вольному воля. Только это вы зря. Россия без каждого из нас может... знаете сами.

— Известное дело.

И только на площадке, сильно заикаясь, сказал:

— Вадим Андреевич, Родине земной поклон. Мне-то уж навряд доведется ее увидеть...

Мы стояли на площадке, смотрели, как ступает он по лестнице, тяжело ссутулясь, задевая башмаками за медные перекладины на ступеньках. Степан Гаврилович!..

Я лежала поверх одеяла и смотрела, как темнеет за окном. Главное — сохранять спокойствие и не портить Вадиму его радость. А вдруг война? Не будет войны. Я получу визу и поеду. Не будет войны. А если всё-таки война и я застряну? Не может этого быть. Да, но вдруг война — и Вадима убьют? А почему Вадима должны убивать? Не будет войны. Главное — сохранить спокойствие и не портить Вадиму его радость.

Я смотрела, как темнеет за окном. День уходил. Тьма надвигалась очень быстро. В комнате стало темно. Вадим и Сергей Кириллович сидели за столиком, окутанные дымом, и тихо разговаривали. Они говорили о том, что международное положение обостряется, что кровавая схватка неизбежна и что фашизм будет уничтожен.

Наконец Сергей Кириллович встал.

— Что ж, прощайте, Вадим Андреевич, — сказал он.

Вадим встал, отодвинул стул:

— До свидания, Сергей Кириллович.

— Не думаю.

— Почему же?

— Сроки прошли.

— Молодость не возраст, а мироощущение...

Они помолчали.

Крепкое рукопожатие:

— Поклонитесь Москве. Пишите... — В дверях обернулся: — Марина, я к вам завтра заеду.

...За окнами уже гремело утро, а мы еще не спали.

— Вадим, бывает так, что люди вместе, любят, счастливы, а потом вдруг каждый делается сам по себе?

— Мы так не будем!

— Ты будешь мне часто писать?

— Каждую неделю.

— А я — каждый день. — Я почувствовала, как слезы поползли у меня по щекам, попыталась улыбнуться. Кулаком вытерла щеку. — Ты не обращай внимания. Я не буду. Я просто не могу. Ты не смотри на это. Вот уже. Видишь? Уже перестала.

— Ты умница.

— Всё бы ничего, если бы не этот «порох».

— Не будет, Мариш, успеешь приехать.

Мы встали, оделись, Вадим позвонил и попросил принести в номер кофе.

— Марина, тебе не надо ехать на вокзал.

— Хорошо. Я не поеду. Я поеду на работу.

Он посмотрел на часы:

— Пора собираться.

— Я не хочу, чтобы нас разлучали, я не хочу, чтоб ты уезжал! Нет, нет, прости меня, Вадим...

— Мариш, тебе вышлют визу, ты успеешь приехать...

— Да, Вадим. Я приеду, и всё будет опять хорошо.

Мы стояли на остановке. Ждали моего автобуса.

Слева, со стороны Монпарнасского вокзала, лезла на солнце туча, но солнце еще было. Стало накрапывать.

Вадим сказал:

— Я с вокзала позвоню тебе.

— Хорошо, Вадим.

Автобуса всё не было. Туча поползла, закрыла солнце. Упали крупные капли дождя и... полило. Всё сразу стало серым и черным, начиналась гроза. Вадим обнял меня за плечи, прижал к себе. Стали под карниз дома.

Вода хлестала по тротуару, и кривые молнии, как ножи, резали черное небо и втыкались в землю. Грохотал гром. Вадим провел рукой по моим волосам:

— Боишься?

— Нет.

От его руки пахло табаком «Скафеляти» и дождем.

Из-за угла вынырнул автобус.

— До свидания, Мариш.

— До свидания, Вадим, любимый.

Я вскочила на площадку. Толпа разъединила нас.

— Марина, я провожу. Я поеду с тобой...

— Не надо, Вадим,

Я стояла на площадке. Вадим ухватился за перила. Взял мою руку.

Автобус тронулся. Вадим пошел рядом.

— Марина, я провожу.

— Нет. Не надо.

Автобус набирал скорость, рванул. Вадим крепко сжал мою руку и выпустил. Сделал еще несколько шагов и ступил на тротуар.