К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

Нам можно возразить, что строки 3–4 второй строфы даны в кавычках и являются, таким образом, прямой речью (видимо, доносящейся из радио). Однако 2-я строка той же строфы задает другой контекст: хочешь, повтори активизирует идею повторения услышанных слов в сознании (сонного) человека. Это воспроизведение буквально звучит в последней строке строфы: «Тонны полторы». Очевидно, что за счет инверсии здесь возникает модальность предположительности («тонны полторы» – ‘примерно полторы тонны’), которая невозможна в радиопрограмме и контрастирует с точными цифрами предыдущей строки: «Полторы воздушных тонны».

Таким образом, 3-я – 4-я строки второй строфы – это не столько точное воспроизведение произнесенных по радио слов, сколько повторение про себя услышанного с вариациями и дополнениями.

В таком контексте слово воздушный, которое субъект включил в официальную радиопрограмму, соотносится с несколькими семантическими линиями текста. Во-первых, оно развивает тему окружающего пространства, перекликаясь со строкой «по небу плывет» (общей семой оказывается ‘воздух’). Во-вторых, оно продолжает каламбурную линию: воздушный в соседстве с большой массой тяготеет к семантическому противоречию (как и будильник сонный). Одновременно это парадоксальное словосочетание – воздушные тонны – соотносится не только с небом, но и с никуда нейдущей подводой (по семе ‘тяжесть’).

Так семантический контраст легкого и тяжелого, заданный в первой строфе легким пароходиком и тяжелой подводой, нейтрализуется в оксюморонном словосочетании полторы воздушных тонны.

Третья строфа акцентирует тему радио: «И, паяльных звуков море / В перебои взяв». Перебои и паяльные звуки – характеристика акустических свойств прерывающегося, потрескивающего радиоэфира; в целом же первая приведенная строка, как кажется, разбивает на части и синонимически переосмысляет слово радиоволны. Море звуков здесь употреблено в идиоматическом смысле – ‘много звуков’. Однако в свете подчеркнутой в тексте темы воздуха (воздушные тонны, по небу плывет), с одной стороны, и в свете гипотетической метафорической замены (по небу ← по морю) словосочетание звуков море читательское сознание охотно готово прочитать буквально. Из-за этого возникает плохо формализуемое семантическое соотношение между морем звуков и плывущим по небу пароходиком.

Интересно, что вариант этой строфы предполагает еще более сильную метафоризацию: «И, полуторное море / К небу припаяв»[99]. В этих строках об идиоматическом смысле моря можно догадаться только по контексту. Добавим, что словосочетание полуторное море развивает полторы воздушных тонны предыдущей строфы, метафорически уравнивая воздух и воду. К этому же эффекту, но другим путем текст приходит и в том изводе, который принято считать каноническим.

Строки 3–4 третьей строфы развивают тему радио и отталкиваются от готовых языковых словосочетаний. Так, строка «Москва слышит, Москва смотрит» предстает переосмыслением выражения, характерного для радиотрансляций, – говорит Москва, а строка «Зорко смотрит в явь» изоритмически обыгрывает идиому смотреть вдаль и семантически – смотреть в корень.

Уже «исходный» языковой материал акцентирует противопоставление Москвы и провинции, а в трансформированном виде эта оппозиция только усиливается: Москва изображается как бы всепроникающей и за всем следящей (не без зловещих коннотаций). Не случайно применительно к ней употреблен глагол слышать. Предполагаемая ситуация прослушивания радио становится инверсированной: не столько герой слушает трансляцию из Москвы, сколько Москва слушает и следит за тем, что происходит где-то в провинции.