К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

Довольно кукситься. Бумаги в стол засунем,
Я нынче славным бесом обуян,
Как будто в корень голову шампунем
Мне вымыл парикмахер Франсуа.

Держу пари, что я еще не умер,

И, как жокей, ручаюсь головой,
Что я еще могу набедокурить

На рысистой дорожке беговой.

Держу в уме, что нынче тридцать первый

Прекрасный год в черемухах цветет,
Что возмужали дождевые черви
И вся Москва на яликах плывет.

Не волноваться! Нетерпенье – роскошь.

Я постепенно скорость разовью,

Холодным шагом выйдем на дорожку,
Я сохранил дистанцию мою.

В этом крайне экспрессивном стихотворении на разных уровнях проявляется много идиоматики. На поверхностном уровне можно заметить разговорные диалогические выражения держу пари, ручаюсь головой, а также устойчивое держу в уме и развить скорость. Интересно, однако, что часть идиоматики в этом стихотворении спрятана: фразеологизмы так глубоко интегрированы в текст, что практически не считываются как «готовые» формулы или их значение сдвигается, а то и вовсе не учитывается.

Так, в строке «Я нынче славным бесом обуян» контаминируются выражения быть одержимым бесом

и быть обуянным каким-либо чувством. Объединение фразем видно и в строке «Прекрасный год в черемухах цветет», где коллокация цветет черемуха из самостоятельного выражения становится характеристикой года, тем самым актуализируя конструкцию кто-либо цветет (о человеке, который выглядит красивым и счастливым). Год, таким образом, ассоциируется с цветущим человеком.

В строках «Как будто в корень голову шампунем / Мне вымыл парикмахер Франсуа» к семантике идиомы в корень (‘совсем, основательно’) благодаря контексту добавляется буквальное значение – ‘корни волос’.

В конце стихотворения еще одно идиоматическое сочетание выражается только одним своим элементом, но контекст поддерживает и актуализирует его значение: «Холодным шагом выйдем на дорожку». Словосочетание холодный шаг, по-видимому, составлено по аналогии с такими выражениями, как холодная голова

, холодный рассудок, где слово холодный выражает семантику спокойствия. Тема спокойствия проявляется в первой строке этой строфы: «Не волноваться! Нетерпенье – роскошь».

Еще более сложным способом преобразована идиома в финальной строке «Я сохранил дистанцию мою». Здесь, очевидно, обыгрывается выражение сохранять (держать) дистанцию, имеющее свое собственное значение – ‘физически или психологически держаться на расстоянии от кого-либо’. Однако это значение в текст не проникает: дистанция в строке предстает расстоянием (возможно, между стартом и финишем) на беговой дорожке. Через спортивную метафорику транслируется и онтологический смысл: это своего рода жизненная дистанция, путь, по которому продолжает перемещаться субъект стихотворения («Держу пари, что я еще не умер, <…> Что я еще могу набедокурить / На рысистой дорожке беговой»; ср. также: [Видгоф 2015: 146]).

В этом стихотворении, таким образом, идиоматика появляется с самых первых строк и в своем нормативном, и в переосмысленном виде. Ее функция в обоих аспектах – создание эмоционально заряженного текста: нормативное употребление выражает экспрессию напрямую, а переосмысленные фразеологизмы, актуализуясь в сознании читателя ассоциативно, обновляют лексический ряд текста и не позволяют ему свестись к нормативному языковому выражению эмоций. Как и в предыдущем случае, идиоматический план здесь проще, чем в стихотворении «В огромном омуте…», – он практически не затрагивает глубинного смыслового уровня текста и чрезвычайно легко опознается, несмотря на характерные сдвиги. Вместе с тем, в отличие от стихотворения «С розовой пеной усталости у мягких губ…», в этих стихах обыгрывание идиоматики устроено сложнее – вместо переноса эпитетов как основного конструктивного принципа реализуется более многоаспектная и менее заметная семантическая трансформация фразеологии.

4. «МАСТЕРИЦА ВИНОВАТЫХ ВЗОРОВ…» (1934)