Строка «Их, бесшумно окающих ртами» в плане энциклопедических знаний о мире основана на факте рыбьей немоты и характерного хватающего движения ртом у рыб (этим объясняется плеонастичное добавление ртами
к глаголу окать). На лексическом же уровне в строке актуализируется значение идиомы нем как рыба [Гаспаров М. 2001: 660; Napolitano 2017: 309]. Образ немых рыб, глотающих воду, соотносится со строками «Не звучит утопленница-речь» и «Твои речи темные глотая, / За тебя кривой воды напьюсь» (вторая цитата – обращение героя к героине; за счет этого герой символически сопоставляется с рыбами, желающими полухлеба плоти).В то же время в описании рыб благодаря идиоматике проступает другой уровень, отображающий человеческие эмоции. Так, глагол окать
(или, согласно другим вариантам текста, – охать) может быть понят не просто как рыбье о-образное движение ртом, но как проявление реакции на некое впечатление, как в идиоме охать от удивления / боли. Далее, не вполне доказуемым (такой идиомы нет в синхронных Мандельштаму словарях), но интересным представляется потенциальное присутствие идиоматической семантики в строке «Раздувая жабры: на, возьми!»: раздувать жабры – ‘сильно злиться (тяжело дыша, пыхтя)’[86]. Вместе с тем выражение раздувать жабры может быть связано с фразеологией и на основе синонимии, ср. фраземы, называющие состояния человека: раздувать ноздри (‘тяжело дышать, гневаться’) или надувать щеки (‘важничать, обижаться’). Семантика гнева или напыщенности, таким образом, в любом случае сопутствует рыбам.Надо полагать, эта характеристика помогает точнее определить их место в системе образов стихотворения. Хотя не вполне ясно, кем рыбы являются относительно героя и героини, тяжелое (похотливое? яростное?) дыхание может восприниматься как указание на то, что рыбы красуются перед героиней, пытаются активно и даже озлобленно ее завоевать, предлагают себя: «…на, возьми!». Этот «человеческий» план, стоящий за «реалистичным» изображением рыб, дополняет семантическую расстановку образов: красно-золотые рыбы
уподоблены мужчинам, возбужденно наблюдающим за героиней; их «мужской» эротизм противопоставляется сестринскому обычаю из следующей строфы.Герой отчасти совпадает в своем желании с рыбами, но находится в других отношениях с героиней («Наш обычай сестринский таков: / <…> Напрасный влажный блеск зрачков»). Сестринский обычай
, по всей вероятности, представляет собой контаминацию выражения наша сестра («которое употреблялось <…> в значении мы, женщины, такова наша женская природа, доля» [Видгоф 2015: 183]) и братского обычая (или обычая побратимства). Если это предположение верно, прилагательное братский каламбурно заменяется на сестринский, сохраняя при этом значение акта, закрепляющего нелюбовную близость. Устойчивое выражение (влажный) блеск глаз (глаза синонимически заменены зрачками) здесь, конечно, соотносится с водной темой, но одновременно выражает свое идиоматическое значение, связанное с эротическим желанием.Развитие семантических полей ‘воды’, ‘речи’ и ‘любви’ продолжается в 5‐й строфе (4-ю строфу мы рассмотрим позже). В ней герой и сам хочет оказаться в подводном пространстве, связанном, как было сказано выше, с немотой, смертью и физической близостью: «Твои речи темные глотая, / За тебя кривой воды напьюсь». Кривая вода
в идиолекте Мандельштама противопоставляется правдивой воде на основании антонимии правда – кривда (см. финал стихотворения «В год тридцать первый от рожденья века…» («Отрывки уничтоженных стихов, 1»), 1931).В строке «Твои речи темные глотая» проявляется идиома темные речи
, и на нее, возможно, накладывается другая идиома – проглотить обиду / оскорбление, которая практически не замечается в силу присущей тексту водной тематики. Она, однако, соотносится с образным рядом, связанным с героиней, см.: «Не серчай, турчанка дорогая». В таком случае герой готов глотать, терпеть сердитые оскорбления возлюбленной.Эпитет темные
(определяющий речи как ‘непонятные’) также соединяется с образом воды. Смутное значение коллокации темная вода / темные воды раскрывается в идиоме библейского происхождения (Пс. 17:12) темна вода во облацех (о неизвестном, неясном). В результате на пересечении всех указанных языковых образов и их коннотаций строится образ подводного (вспомним, что на глубине темно) темного молчания, в котором все загадочно и неясно.