К солнцу за горизонт

«Это так подло – убить человека из-за такого пустяка, а рука у нее твердая, она явно убила уже не одного, наверняка она и в Корее промышляла разбоем и лишь благодаря этому добралась сюда, поэтому она совсем не разговаривала и ничего не говорила о себе, а мы все это время везли убийцу, но, если бы она была послушнее, мы бы отпустили ее вместе с сестрой, ведь в таком мире, как этот, разве большое дело – расплатиться своим телом? Или она думала, что поедет бесплатно?……»

– Вы все ненормальные!

– Твой дядя погиб.

– Ты знал?

– Она убила моего брата!

– Ты тоже собирался сделать с ней это?

– Из-за этой девки мы потеряли двоих!

– Со мной когда-то случится то же самое?

– Такого не произойдет. Думаешь, я позволю?

– Думаешь, меня не тронут? Потому что мы семья?

– Не наговаривай на семью.

– Я не наговариваю. Это ты наговариваешь!

– Чина, опомнись!

– Не знаю, – я покачала головой. – Не бывает ничего такого, чего точно не произойдет.

Взгляд отца похолодел.

– Она делала из нас дураков! Мы обращались с ней как с родной, а она хотела лишь использовать нас. Она не дрогнула, даже когда подвергла тебя опасности. Она с самого начала замышляла зло!

– Ты врал!

– Ты еще не разбираешься в людях. Думаешь, каждый, кто тебе нравится, хороший?

Я хотела плюнуть ему в лицо. Папа был жалким. Папа был страшным. Папа любил меня. Я его тоже любила. И тем не менее хотелось плюнуть. А если бы он изнасиловал Тори и убил? Разве можно себе это представить? Но и такое вполне могло произойти.

– Я никогда не сомневалась в родных. Плохие или хорошие, мы – семья. Ты хоть знаешь, сколько раз я ей пообещала, что моя семья не причинит ей вреда? Мы все отвратительные! И мы способны на более отвратительные поступки. Теперь я это поняла. Поэтому, чтобы все не стало еще хуже, отныне я сама буду защищать себя. А ты защищай себя!

Отец схватил меня и стал трясти.

– Смотри! Смотри внимательно, кто тебя защищает! – закричал он.

Я оглянулась. На меня смотрела родня. Они наблюдали за тем, как я захлебывалась в рыданиях. Вдруг вспомнились их имена – не «дяди» и не «тети», а настоящие имена. Связав их лица с этими именами, я ощутила, насколько они все мне чужие. Передо мной была не семья. Каждый из нас вполне мог предать другого. Мог избить, мог бросить. Мог изнасиловать или убить. Папины обещания о том, что родные так друг с другом не поступят, имели столько же силы, сколько вырванная страница из Библии. И чтобы защитить свои ненадежные принципы, они так обошлись с Тори? Я знаю: ради меня папа пойдет на все. Выходит, поэтому он избил Тори, позволил изнасиловать ее и собирался убить? Для кого на самом деле он это делал? Чудовищные вопросы……

Родня стала обсуждать, что Кончжи они не простят. Как он мог помогать Тори, когда рядом лежал убитый ее рукой дядя? Им не нужен волк в овечьей шкуре. Я не могла потерять еще и Кончжи: вместе с ним исчезнет мое отражение, я стану чувствовать себя не пчелой, которая выжила благодаря шершню, а самим шершнем, и в конечном итоге в него и превращусь. Я буду жить, как шершень. Буду презирать цветы, мед и бабочек. Захлебываясь слезами, я прижала к себе Кончжи. Я умоляла его не уходить.

– Все нормально, – произнес Кончжи. – Не плачь. Не волнуйся. Мы еще встретимся, – сказал он.

Рю

Уезжая от сестер, которым я дала несколько банок консервов, я почувствовала себя так, будто нарочно бросаю на дороге что-то очень важное. Младшая выглядела как ровесница Хэрим. Старшая держалась холодно и смотрела на меня ледяным взглядом, будто не благодарность получила, а участвовала в сделке. Выживут ли эти девочки? А если выживут, то как далеко они смогут уйти? Эти мысли тут же перетекли в вопрос – выживем ли мы? А если выживем, то как далеко сможем уйти? Я постаралась перестать думать. Мне хотелось лишь, чтобы наши пути больше не пересекались, хотелось забыть о них раз и навсегда. Но воспоминания странно переплелись между собой, и, думая о Хэрим, я вспоминала тех двоих. О Хэрим я думала постоянно.

Тан хотел пересечь границу и отправиться в Европу: говорил, что там подготовлены условия для уцелевших, что можно будет начать все сначала. Для меня его увещевания звучали как религиозная проповедь о существовании рая.