К солнцу за горизонт

Наверное, в тот миг они считали про себя до ста. Они увидели друг друга издалека, но, казалось, терпели и продолжали считать. Они не исчезли на глазах друг у друга – значит это не видение, но вдруг, если подойти ближе, иллюзия все-таки рассеется? Возможно, поэтому они стояли на одном месте и не сводили друг с друга глаз.

Воспроизведение запустилось: осторожные шаги навстречу, трепетные прикосновения к лицам, пылкие объятия, слияния губ, будто в попытке зализать раны. А вокруг – десятки изможденных и истощенных людей – каждый сам по себе – лежали ничком на полу, сидели, привалившись своими тяжелыми телами к стенам, или безучастно смотрели в пространство, скрючившись, будто листы смятой бумаги. Висели иконы древних святых. Висел крест – орудие казни, ставшее символом спасения. Пока все сидели сами по себе и были погружены в собственную боль и в свое горе, среди одиноких святых, в месте, где Иисус и даже двое разбойников рядом с ним были одиноко привязаны каждый к своему кресту, лишь двое смотрели друг другу в глаза и сжимали в объятьях. «Почему ты здесь? Как ты здесь оказалась? – шептали они, склонив друг к другу лица. – Ты должна была бежать дальше! Должна была уйти далеко!» – говорила то одна, то другая. Эти слова были об одном, хотя срывались с разных губ.

Кто-то выругался и плюнул в их сторону.

Смысл сказанного был непонятен, но в нем отчетливо слышалось что-то грязное.

Из угла церкви полились приглушенные стенания и нарушили тишину. Люди заворочались во сне, порыв ветра качнул колокол. Откуда-то из темноты донеслось бормотание. Одна и та же фраза повторялась, словно молитва.

Если бы я осталась там вдвоем с Хэмином, я бы сломалась.

Взгляды Тори и Чины, невинное лицо Мисо – я чувствовала, что защищена рядом с ними. Когда мы были вместе, все менялось. Мне удавалось без равнодушия смотреть на убийства, насилие, бесчестие и безнадежность. Удавалось помнить о том, что даже среди всех этих жутких вещей можно существовать по-другому. Удавалось говорить Хэмину хорошее. Чина торопилась закончить свою работу, чтобы быстрее помочь измотанной Тори. Мы стали ушами и ртом для глухой и немой Мисо, и не спускали глаз с военных, чтобы те ее не застрелили. Когда Хэмин капризничал и просился к папе, Чина – так, будто видела все своими глазами – подробно рассказывала, что папа сейчас делает, где находится, как сильно скучает по нему и по маме. Мы могли вместе, сидя друг подле друга, есть. Рядом со мной появились руки, за которые я могла ухватиться.

Но справляться со страданиями и раскаянием по-прежнему нужно было в одиночку.

Я не знала, жив Тан до сих пор или уже погиб. Как только я поддавалась мыслям о том, что он уже мертв, у меня опускались руки. Любви между нами не было, но сказать, что мне безразлична его жизнь, язык не поворачивался. Пусть признаться ему в любви я не могла, но ведь можно было произнести хотя бы – «Твоя жизнь для меня – самое важное!» Я должна была объяснить ему, что и без слов любви все нормально, что он мне нужен. Он бы все понял. Он понял бы все, что я еще не сумела выразить, он почувствовал бы ту искренность, которую сложно облачить в слова. Нам нужно было присматриваться к тому узору, в который сплелись наши, только наши бесчисленные «вчера», нужно было дорожить ими. Одно такое слово, оставшееся в его сердце, возможно, подхватило бы его, пока он скатывался в опасную бездну, и замедлило бы его падение.

Была ночь. Где-то недалеко раздался гром, от которого содрогнулась земля. Я проснулась и еще не успела разобраться, приснилось мне это или прозвучало наяву, как грохот раздался снова. Люди с криками бросились к двери и стали колотить в нее и толкать. Запертая на наружный засов дверь не поддавалась. Окна были перекрыты металлическими листами, поэтому узнать, что происходит снаружи, шанса не было. Один за другим раздавались раскаты, от которых земля под ногами дрожала. Совсем рядом загремели танки и грузовики, но шум быстро отдалился. Нужно было открыть дверь. Нужно было выбить ее. Нужно было узнать, что происходит. Но в храме были лишь иконы, крест и люди. Крест и иконы висели так высоко, что никто из нас до них даже не дотянулся бы. Все вместе мы навалились на дверь. Снаружи прогремела рваная пулеметная очередь. Все отшатнулись назад, но тут же снова собрались перед выходом. Когда мы снова навалились на дверь, она внезапно распахнулась. Видимо, снаружи кто-то отпер засов. С криками – «Лиза! Лиза!» – в церковь вбежал мужчина. Плачущим голосом он снова и снова выкрикивал это имя. На земле лежали четверо приставленных к церкви военных. Воздух снаружи звенел напряжением, но вокруг было неожиданно спокойно. По крайней мере, снаряды под ноги не падали. Где-то невдалеке, с востока, слышался беспорядочный шум, который сопровождали взмывавшие в небо столбы пламени. Люди выбирались из храма и разбегались кто куда.

– Мы сможем добраться до того дома! – сказала Чина, схватив Хэмина за руку.