К суду истории. О Сталине и сталинизме

Трудно думать, что такая переписка велась по поводу провокатора. Таким образом, нет никаких доказательств наличия у Сталина каких-то тайных связей с царской охранкой, боязнь разоблачения которых могла толкнуть его на массовые репрессии. Если Сталин и был провокатором, то совершенно в ином смысле слова. Дело в том, что в борьбе за власть провокация была излюбленным оружием Сталина. Еще в 20-е годы Сталин раздувал разногласия в партии, натравливал одних видных деятелей партии на других, поддерживал вражду между руководителями.

Какой бы версии мы ни придерживались по поводу убийства Кирова, нельзя не видеть, что Сталин использовал это убийство в провокационных целях, направив гнев советских людей против бывших лидеров оппозиции. Что касается «открытых» судебных процессов 30-х годов, то это была одна из наиболее подлых и тяжелых по своим последствиям провокаций XX века.

По свидетельству И. Якира, на одном из заседаний Военного Совета в 1937 году Сталин сказал Блюхеру, что получил на него донос, подписанный одним из заместителей последнего, но что он, Сталин, не верит этому доносу. В действительности Сталин не получал никакого доноса, но получил молчаливое согласие Блюхера на скорый арест этого заместителя. Отдавая порой своим агентам и подчиненным преступные приказы, разумеется, устно, Сталин затем требовал от НКВД ареста этого агента или подчиненного за выполнение собственного приказа.

Не без влияния Сталина метод провокации широко использовался и в практике работы НКВД. Об одной из таких изощренных провокаций рассказывается в книге Е. С. Гинзбург «Крутой маршрут» [509] . Весьма сложная провокация была организована против видного большевика Бетала Калмыкова, женатого на женщине, первый муж которой был белым офицером, находившимся в эмиграции. От него был сын, учившийся в Москве. Под каким-то предлогом юношу вызвали в Белоруссию и здесь задержали, обвинив в попытке бежать к отцу. После этого было создано «дело» и против самого Бетала Калмыкова. Аналогичным образом был арестован и обвинен один из генералов НКВД, получивший приказ проверить работу пограничной заставы. В послевоенный период «ленинградское дело», а также «дело врачей» были типичными провокациями.

Неудивительно, что многие из людей, пытаясь понять сегодня побудительные мотивы Сталина, сравнивают его не только с тиранами прошлого, но и с наиболее известными провокаторами прежних лет. В своем памфлете «Нравственный облик исторической личности» [510] известный советский публицист Г. Померанц сравнивает Сталина с Азефом – главой боевиков эсеровской партии и одновременно агентом тайной полиции. Такое же сравнение мы находим у М. П. Якубовича в его интересных записках о Сталине.

«С кем из исторических деятелей можно сопоставить Сталина, – писал Якубович, – ...по внутреннему содержанию личности? Я думаю, что для этого не надо рыться в глубинах истории и искать далекие параллели... Гораздо больше оснований присмотреться к истории русского революционного движения, которое разворачивалось недавно... И в этом движении взгляд историка и психолога не может не остановиться на трагической и зловещей фигуре одного из виднейших его деятелей начала XX века, человека большого ума, огромной воли и еще большей выдержки, хладнокровия и самообладания, умевшего подчинить себе людей и вести их за собой, внушать им веру в себя и в свою преданность революционному делу и в то же время глубоко презиравшего этих людей... Я говорю о Е. Ф. Азефе. Сколько лет он стоял во главе не только "боевой организации", но и всей партии социалистов-революционеров... Он с сумрачным величием принимал поклонение молодежи и хладнокровно выдавал полиции своих юных товарищей и поклонников... Но он не мог бы держаться во главе "боевой дружины", если бы он только выдавал царской полиции своих товарищей по революционной организации... Нет, для поддержания своего революционного авторитета он доводил до конца немало террористических покушений и с большой ловкостью и изобретательностью организовывал убийства деятелей царского режима... Он организовал убийства двух министров внутренних дел – Сипягина и Плеве – и, наконец, великого князя Сергея Александровича. Это были великие заслуги в глазах всей партии эсеров, и они создавали непоколебимое доверие к Азефу в революционной среде, такое же прочное доверие, каким он пользовался в департаменте полиции у царского правительства.