К суду истории. О Сталине и сталинизме

...Во имя чего же он играл человеческими жизнями, уничтожал людей с обеих сторон – своих товарищей по революции, своих начальников по полиции? Думаю, что он находил в такой деятельности прежде всего и больше всего удовлетворение своего властолюбия, своей жажды власти – в другой форме в те времена возможности для этого ему не представлялось. Власть над жизнью и смертью – это величайшая власть из всех возможных ее разновидностей, а убивать людей – самое острое и полное удовлетворение этой жажды власти. Конечно, если в натуре человека властолюбивого есть кровожадная жестокость – способность к беспощадности – и есть презрение к людям, неверие ни в какие идеи, способность играть этими идеями и комбинировать их по своему произволу, в меру прагматической потребности.

Всем этим в полной мере обладал Е. Ф. Азеф, и в той же мере все это было присуще И. В. Сталину. С таким же хладнокровием, без всякого сожаления и угрызения совести отправлял И. В. Сталин товарищей по партии на расстрел, как Азеф отправлял их на царскую виселицу. И одинаковы были побуждения того и другого – безудержная, беспредельная жажда власти, которую полнее всего удовлетворяли убийства, ими совершаемые. Разница между ними была только в том, что они действовали в различной исторической обстановке: Сталин осуществлял свою власть через подчиненный ему аппарат органов государственной безопасности, а Азеф – через аппарат царского суда и царской полиции или руками членов "боевой организации". Окажись Азеф у руля государственной власти, он, вероятно, действовал бы теми же методами, что и Сталин» [511] .

ЕЩЕ РАЗ О ЛИЧНОСТИ СТАЛИНА И МОТИВАХ ЕГО ПРЕСТУПЛЕНИЙ

Мы критически рассмотрели выше различные версии мотивов, которыми руководствовался Сталин, развязывая террор 1936 – 1939 гг. Не следует слишком усложнять эти мотивы, главным из которых было (и здесь мы полностью согласны с Якубовичем) непомерное честолюбие и властолюбие Сталина. Эта всепоглощающая жажда власти появилась у Сталина, конечно, раньше 1936 года. Хотя влияние его уже к началу 30-х годов было огромно, он хотел безграничной власти и абсолютной покорности. Он понимал вместе с тем, что поколение партийных и государственных руководителей, сложившихся в годы подполья, революции и Гражданской войны, никогда не станет абсолютно покорным Сталину. Они были также причастны к созданию большевистской партии и Советского государства и требовали своей доли в руководстве партийными и государственными делами. Но это не устраивало Сталина. По свидетельству Петра Чагина, одного из видных работников Ленинградской партийной организации и близкого Кирову человека, вскоре после избрания Кирова первым секретарем Ленинградского обкома состоялся обед, на котором кроме Кирова, Чагина и некоторых ленинградских руководителей присутствовали Сталин и Томский. Беседа шла на разные темы, но, как и многие разговоры среди большевиков тех лет, она соскользнула вскоре на тему «Как управлять партией без Ленина». Все, конечно, сошлись на том, что партией должен управлять коллектив. Сталин вначале не участвовал в беседе, затем встал и, пройдясь вокруг стола, сказал: «Не забывайте, что мы живем в России, в стране царей. Русский народ любит, когда во главе государства стоит один человек. Конечно, – добавил Сталин, – этот человек должен выполнять волю коллектива». Никто не возразил Сталину, но и никто не подумал тогда, что Сталин, хотя бы в мыслях, предлагает именно себя на роль единоличного вождя России.

Можно предположить, что Сталин серьезно относился к своему тезису, об обострении классовой борьбы в СССР по мере продвижения к социализму. Склонный к схематизму и механистическому пониманию действительности, Сталин нередко был убежден, что его теоретические построения являются единственно правильными. Но он не мог быть искренним, распространяя этот тезис на ветеранов революции, на основные кадры партии.

Кажется странным, но о некоторых из уничтоженных им людей Сталин позднее говорил с уважением. По свидетельству А. И. Тодорского, на одном из заседаний Политбюро в 1938 году Сталин неожиданно начал хвалить уже расстрелянного Тухачевского, отмечая его безусловную военную талантливость, чувство ответственности за порученное дело и стремление идти впереди быстро развивающейся военной науки и практики. «Учите свои войска так же, как их учили при Уборевиче», – сказал однажды Сталин К. А. Мерецкову уже после расстрела Уборевича [512] .

Но в большинстве случаев Сталин до конца своей жизни отзывался о людях, ставших жертвами его произвола, с нескрываемой злобой и ненавистью.