К суду истории. О Сталине и сталинизме

Пришла мать, потом и отец, который сразу ушел со Сталиным. Мальчик вечером рассказал родителям о странном поведении гостя. Все возмутились, но не находили объяснения. Только потом они узнали, что во многих горных деревеньках Грузии был обычай: если в крестьянскую хижину приходил местный князь, то крестьянин звал в дом сына, сильно бил его по щеке, говоря при этом: «Запомни, сегодня наш дом посетил князь такой-то».

Большевистская партия всегда была для Сталина лишь инструментом для достижения его собственных целей. Он был равнодушен к рядовым членам партии и недоступен и чужд для простых людей. Он не встречался с рядовыми людьми, не бывал на фабриках, заводах, в колхозах и не испытывал потребности в таких встречах.

Поэтому и идеи социализма утратили для него тот смысл, который вкладывали в них Маркс, Энгельс и Ленин. А может быть, поверив в свою исключительность, Сталин стал думать, что в сравнении с величием его дел преступления, на которые он был вынужден пойти, являлись мелочью, издержками движения. На деле же ни один из врагов Коммунистической партии и Октябрьской революции не смог принести делу социализма больше вреда, чем это сделал Сталин.

10 О НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ПРИЧИНАХ МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ 1937-1938 гг.

Мы говорили выше главным образом об уничтожении наиболее крупных руководителей партии и государства. Но репрессии 1937 – 1938 гг. приобрели необычайно широкий характер, затронув сотни тысяч и миллионы людей из всех слоев населения, о существовании которых Сталин не знал и которые не представляли для его власти никакой опасности. Этот характер массовых репрессий объясняется переплетением многих причин и процессов. Мы назовем ниже лишь некоторые из них.

ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ АРЕСТОВ. «ЛЕС РУБЯТ – ЩЕПКИ ЛЕТЯТ»

Наиболее распространенной формулой для объяснения массовых репрессий, возникшей еще во времена Сталина, была поговорка «Лес рубят – щепки летят». Предполагалось, что наиболее крупные из арестованных деятелей партии являются действительно врагами народа, создавшими конспиративную контрреволюционную организацию, опирающуюся на бывших лидеров оппозиции. Но при быстром и решительном разгроме этой организации были допущены излишества и перегибы и пострадали некоторые честные советские люди.

Надо сказать, что такого рода версию насаждали порой и сами работники НКВД. Так, например, по свидетельству бывшего работника аппарата ЦК ВКП(б) Е. П. Фролова, в одном из своих выступлений перед ответственными работниками Н. Ежов заявил, что СССР переживает грозное время, что приближается война с фашизмом и органы НКВД должны уничтожить все вражеские гнезда в нашей стране. «Конечно, – сказал Ежов, – в этой борьбе с фашистскими агентами будут и невинные жертвы, мы ведем большое наступление на врага, и пусть не обижаются, если мы кого-нибудь заденем локтем. Лучше пусть пострадают десятки невиновных, чем пропустить одного шпиона. Лес рубят – щепки летят».

Сегодня мы знаем, какой рубился лес, какие падали деревья и какие летели щепки. Но в каком-то ином смысле эта версия заслуживает внимания. Нет ничего удивительного, что гибель каждого из выдающихся деятелей Советского государства действительно сопровождалась арестами сотен, а иногда и тысяч людей. Ведь каждый из арестованных рассматривался как член какой-то подпольной террористической группы, какого-либо «центра» или «блока». Поэтому от него требовали не только признания своей вины, но и выдачи «соучастников». В некоторых управлениях НКВД были свои «нормы» – если второй секретарь обкома должен был назвать на следствии не менее 20 «соучастников», то первый секретарь обкома должен был назвать не менее 40 – 50 «соучастников». Арест наркома вызывал репрессии против сотен работников наркомата. Арест секретаря ЦК или члена Политбюро, а также бывшего лидера оппозиции порождал репрессии против тысяч людей.

Среди части арестованных возникла особая теория. Они называли на следствии сотни фамилий, полагая, что чем больше будет в стране невинно арестованных, тем быстрее партия разберется в чудовищной нелепости происходящего и схватит за руку органы НКВД. Е. С. Гинзбург пишет в первом томе своих воспоминаний об одном из учеников Бухарина биологе В. Н. Слепкове, который назвал на следствии 150 «соучастников». «Надо разоружаться перед партией», – восклицал он на очных ставках с оклеветанными людьми, хотя никто из них не «вооружался» против партии. Генерал А. Горбатов встретился в заключении с человеком, который оклеветал подобным образом более трехсот человек. В одной из камер Центральной тюрьмы на Лубянке Е. Н. Гнедин встретил механика, который, по его словам, «записал весь пароход». С. О. Газарян писал в своих воспоминаниях о некоем Гегия из Самтредиа, который оговорил на следствии всех районных работников и всех известных ему членов партии. Он был уверен, что нелепость его показаний быстро приведет к его освобождению. Но суд нашел эти показания убедительными. Гегия был расстрелян, а большинство названных им лиц арестовано.