К суду истории. О Сталине и сталинизме

«К концу 1937 года, – свидетельствует Я. И. Дробинский, – в Минской центральной тюрьме боролись две точки зрения... Первая точка зрения гласила: "Пишите больше, выполняйте и перевыполняйте требования следствия. Проводимые репрессии – это провокация, это гнойный нарыв, чем скорее он вырастет, тем скорее лопнет. Для того чтобы он вырос, втягивайте больше людей. Всякое действие равно противодействию..." И другая точка зрения – "бороться, не идти ни на какие компромиссы, не клеветать ни на себя, ни на других. Выдержать все пытки, мучения, голод. Не выдержал, поскользнулся – снова подниматься, царапаться. Весь ободранный до крови, до последних сил, пока дышишь – борись, борись, борись..."» [528] .

И такие же споры шли в других тюрьмах. По свидетельству Н. К. Илюхова, старого большевика, сподвижника С. Лазо и бывшего деятеля оппозиции, оставшегося в живых и реабилитированного в 1956 году, он встретил в одной из тюрем видного соратника Троцкого Г. Сокольникова, который призывал Илюхова не только подписывать протоколы следствия, но выдумывать любые показания на всех тех, кто помогает Сталину, – на работников сталинского аппарата, на работников НКВД. Сокольников говорил: «Тяните за собой как можно больше плохих людей, оберегайте хороших». Разумеется, такая установка была совершенно ложной, она соответствовала планам и замыслам самого Сталина. Огромные масштабы репрессий его не пугали. Впрочем, и при отсутствии «показаний» и «признаний» органы НКВД арестовывали для «профилактики» многих сослуживцев, друзей, даже случайных знакомых «врагов народа». И было очень трудно остановить этот все разраставшийся цепной процесс.

Массовый характер репрессий был связан также с позорной практикой ареста и ссылки родственников, в первую очередь жен, взрослых детей, а часто родителей, братьев и сестер тех людей, которые были объявлены «врагами народа». Жестокая расправа постигла, например, семью М. Н. Тухачевского. В заключении погибли его мать Мавра Петровна, жена Нина Евгеньевна, родные братья Александр и Николай. Были арестованы, но остались живы четыре сестры Тухачевского и его дочь Светлана. В заключении оказались и несколько женщин, с которыми, по данным НКВД, Тухачевский в разное время имел близкие отношения. Были арестованы восемь родственников А. Енукидзе.

«...В мае 1938 года, спустя семь месяцев после мужа, взяли и меня, – вспоминала об этом страшном времени Каледина-Швер, – отняли Сашеньку... Он умер в детприемнике НКВД... В тюремной камере нас было 40 или 50, все "ЧСИР" – "члены семей изменников родины". Стиснув зубы, переносили мы глумления, издевательства. Верили в благополучный исход, ждали его. Но прошло три месяца, и нас повезли. Куда, зачем – никто не знал... Везли две недели в телячьих вагонах... Длинный, длинный эшелон, набитый одними женщинами... Однажды поезд остановился в поле. В вагон влез офицер, открыл планшет, стал вынимать пакет за пакетом, называл фамилию и сроки... "За что?" – этот вопрос засел мне в голову и в душу... Восемь лет! Пять! Восемь! Восемь! Пять! Я услыхала свою фамилию:

– Каледина-Швер – восемь лет!

Кто-то спросил: "А почему одним восемь лет, другим – пять? Вина у всех одна: мы жены мужей-коммунистов! И многие сами коммунисты!"

Офицер помедлил с ответом, потом улыбнулся и сказал: "Любимым женам дали восемь, а нелюбимым – пять лет!" Он еще шутил, этот глашатай произвола!.. Привезли нас в Акмолинск. Оттуда – за 30 километров, в "26-ю точку", за колючую проволоку, а бараки на триста-четыреста человек. В лагере скопилось до восьми тысяч жен. Мы прозвали его "АЛЖИР" – "Акмолинский лагерь жен изменников родины"» [529] .

И таких же точно лагерей «ЧСИР» было создано немало во всех отдаленных районах нашей страны. Десятки тысяч женщин были отправлены даже в северные лагеря – на Колыму, в Воркуту, где их использовали и на земляных работах, и на лесоповале.

«...Жены, жены, – писал Вас. Гроссман, – московские, ленинградские, киевские, харьковские; печальные, практичные и не от мира сего, грешные, слабые, кроткие, злые, смешливые, русские и нерусские, женщины в каторжных бушлатах. Жены врачей, инженеров, художников, агрономов, жены маршалов и химиков, жены прокуроров и раскулаченных хуторян, российских, белорусских, украинских хлеборобов. Все они ушли за своими мужьями в скифский мрак барачных курганов. Чем знаменитее был погибший "враг народа", тем шире круг женщин, ушедших за ним в лагерный путь: жена, бывшая жена, самая первая жена, сестры, секретарши, дочь, подруга жены, дочь от первого брака» [530] .