Читаем К суду истории. О Сталине и сталинизме полностью

Согласно марксистскому учению, пролетариат является наиболее передовым классом общества. Однако ни Маркс, ни Ленин не идеализировали пролетариат. Ленин писал: «В каждом классе, даже в условиях наиболее просвещенной страны, даже в самом передовом и обстоятельствами момента поставленном в положение исключительно высокого подъема всех душевных сил, всегда есть и – пока существуют классы, пока полностью не укрепилось, не упрочилось, не развилось на своей собственной основе бесклассовое общество – неизбежно будут представители класса не мыслящие и мыслить неспособные. Капитализм не был бы угнетающим массы капитализмом, если бы это было не так» [659] .

Считается, что именно в творческом отношении и к действительности, и к теории проявляется основное преимущество марксизма и научного социализма. Однако было бы неправильным уповать на эту творческую сторону социалистической идеологии и недооценивать силу догматизма. Наивно считать, что догматизм всегда отталкивает людей, тогда как творческий подход, напротив, их привлекает. К сожалению, гораздо чаще мы наблюдаем обратную картину. Для значительной части людей, не обладающих необходимым образованием и подготовкой, именно догматизм оказывается более привлекательным, ибо он избавляет их от необходимости проявлять самостоятельность, творчески мыслить, непрерывно повышать уровень своей образованности. Вместо того чтобы изучать постоянно изменяющуюся действительность, оказывается достаточным заучить некоторые формулы и положения. Как история человечества в целом, так и история всех религий и идеологий в особенности, показывают нам громадную силу именно догматического мышления. Творчески мыслящим людям, новаторам приходится всегда труднее, чем догматикам. И хотя всякая революция связана с победой нового над старым, над старым укладом жизни и над старыми догмами, с течением времени всякое революционное движение обрастает своими догмами. Тем более такая тенденция должна была проявиться в царской России, где очень многие из участников революции не обладали необходимым образованием и подготовкой. Эти люди не видели, что Сталин обедняет и вульгаризирует и марксизм, и ленинизм, они знали научный социализм только в его упрощенном и схематическом сталинском изложении, превращенном из развивающегося творческого учения в своеобразную религию.

Было бы поэтому неправильным любое ошибочное действие вчерашнего революционера объяснять его мелкобуржуазным перерождением. Напротив, многие из ошибок революционеров объясняются не изменением ранее присущей этим революционерам системы взглядов, а неспособностью к такому изменению, т. е. догматизмом.

И действительно, в истории нашей страны мы могли видеть, что некоторая часть революционеров, людей, преданных народу, не помышляющих о личном благополучии, сохраняющих верность ранним идеалам революции, оказывалась неспособной вести страну и народ дальше, подняться на новую ступень развития и применять новые формы работы и новые методы борьбы. В мышлении и способе деятельности этих людей все отчетливее доминировали ограниченность и догматизм, доктринерство, идеологическое окостенение и сектантская замкнутость, т. е. все то, что Томас Манн называл «революционным консерватизмом». Для многих из этих людей был характерен упрощенный и ограниченный взгляд на вещи, они продолжали мыслить категориями, мало подходящими к сложному послереволюционному времени. Вместо того чтобы учиться, кое-кто из большевиков даже кичился своей необразованностью. «Мы гимназий не кончали, – заявил под одобрительные возгласы аудитории один из видных деятелей партии, – а губерниями управляем». Неудивительно, что, столкнувшись с трудностями, не понимая обстановки, не имея достаточных знаний, эти большевики превращались в простых исполнителей идущих сверху приказов, проявляя слепую дисциплинированность и покорность. Подобная косность мысли, неспособность к анализу и творческому мышлению – все это составляло гносеологическую основу культа личности. Поэтому среди людей, принявших и поддержавших культ личности, мы могли видеть не только перерожденцев и карьеристов, но и «честных исполнителей», искренне веривших, что все совершаемое необходимо и полезно для страны и революции. Эти люди поверили в ложь политических процессов 1936 – 1938 гг., они поверили в тезис об обострении классовой борьбы и в необходимость массовых репрессий и стали вольными или невольными соучастниками преступлений Сталина, хотя многие из них впоследствии сделались его жертвами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука