Про себя я молилась.
Я отправила Напарнику сообщение. –
Это была условная фраза, означавшая, что мы отправляемся на вершину.
Глава 26
В 1909 году герцог Абруццкий поднялся на К2 до отметки 6199, но был вынужден повернуть назад, когда обнаружилось, что ребро хребта слишком длинное и крутое для носильщиков-балти. В первом лагере мы проходим мимо признаков его восхождения. В нижнем втором лагере поднимается ветер и на двое суток загоняет нас в потрепанные палатки. Я слышу, как двое товарищей по команде кашляют в палатках, расположенных по обе стороны от моей. Я передаю им средство от тошноты и пару таблеток противокашлевого, от которых горло и легкие будто слегка немеют – это должно пригасить кашлевой рефлекс, но на следующее утро они оба принимают решение спуститься с горы.
Мы взбираемся по Дымоходу и выходим навстречу ураганному ветру. Альпинисты из другой экспедиции, идущие следом за нами, заявляют: «Это самоубийство». Они поворачивают назад, но я вижу, что в одной из палаток верхнего второго лагеря сидят, съежившись, Фредрик Стрэнг со своим шерпой. Мы останавливаемся там ровно настолько, чтобы один из шерп успел выкурить сигарету.
– В верхнем втором всегда сильный ветер, – кричу я Фазалю. – Наверху должно быть получше.
Он кивает, соглашаясь, что надо попробовать подняться. Карабкаться в кошках по обнаженному каменному склону Черной пирамиды невероятно сложно, а тут еще этот чертов ветер.
Мы разбили третий лагерь как раз над Черной пирамидой, чтобы избежать риска лавины, сошедшей на него в прошлом году. Судя по радиообмену, команда на маршруте Чезена еще не добралась до третьего лагеря; порадовало, что нам не приходится их ждать. На следующий день мы отправились в четвертый лагерь, где, на дальней стороне ледника Годвин-Остена, виднелись сияющие в лучах солнца вершины Броуд-Пика. Когда в 10:45 приходит известие, что Сильви первой из альпинистов Норвегии поднялась на Броуд-Пик, мы прыгаем и аплодируем, а ее команда проделывает то же на Броуд-Пике, где-то на дальнем краю затянутого дымкой неба. Такой большой успех нашей экспедиции приводит всех в прекрасное настроение. Одно дело сделано, осталось другое.
Я проверяю свое снаряжение и пытаюсь заснуть, но, когда в одну палатку втиснуты пять человек, невозможно вытянуть ноги, не свернув при этом себе шею. Приходится выбирать, в какой позе замереть. По коже ползут мурашки, каждый капилляр от бедра до лодыжки воспален в результате долгих недель пребывания на холоде.
– Кончай пихаться! – стонут мои товарищи по команде.
– Клянусь, это не блохи.
Когда наступает время выступать, я поднимаюсь с облегчением. Мы начинаем восхождение на К2 в 11 часов вечера: заснеженный скат круто уходит вверх, намного круче, чем до того. Сосредоточившись на каждом взмахе ледоруба, на каждом сцеплении кошек с поверхностью, я пробираюсь к скалистому выступу, где склон чуть выравнивается. Раньше я уже просматривала кулуары, ведущие к этому сераку. Чтобы не оказаться под ним, итальянцы в 1954 году забирались на скалу чуть левее.
Последние команды, поднявшиеся на вершину в 2014 году, остановились на скально-ледовом кулуаре чуть правее. Мы решаем поступить по-своему и выбираем кулуар, в котором будем чуть меньше рисковать, проходя под сераком. На часах 5 утра. Серый рассвет окрашивает облака. Начинается сильный снегопад, и я воспринимаю это как еще один знак от Вселенной.