Читаем К величайшим вершинам. Как я столкнулась с опасностью на К2, обрела смирение и поднялась на гору истины полностью

К величайшим вершинам. Как я столкнулась с опасностью на К2, обрела смирение и поднялась на гору истины

За две недели до отъезда на К2 я слушала, как Эд Вистурс69 рассказывал о своем восхождении со Скоттом Фишером70. Эд сказал, что, если и есть гора, про которую он может сказать, что в успешном восхождении на нее нет его заслуги, так это К2. Почему? Во время их восхождения начался снегопад. Эд не склонен рисковать, он был сосредоточен на будущем и беспокоился о том, что скопление снега может вызвать сход лавины. Скотт, наоборот, готов к риску и нацелен на настоящее, а в тот конкретный момент скопления снега еще не было. Эд сказал, что, если бы не Скотт, он бы, вероятно, повернул назад. Вместо этого они успешно поднялись на вершину. Но проблема в том, что сегодня, годы спустя, из этих двоих альпинистов жив только один, и это не тот, кто рисковал.

Ветер швыряет снег нам в лицо, видимость практически нулевая. Чертовы метеосводки: если хотите положиться на них, так будьте уверены, они окажутся ошибочны. Обстановка стремительно меняется. В памяти у меня прокручивается список альпинистов, погибших из-за резкого ухудшения погодных условий. Клубящиеся облака и бушующий ветер отнимают у нас силы и лишают воли, пока не остается ничего, кроме желания просто умереть. Ледорубом я то и дело измеряю скорость нарастания снежного покрова. Черт бы все побрал. Неужели выступление Эда Вистурса ничему меня не научило? Идти вперед или повернуть назад? Кто я из тех двух альпинистов?

Нужно проверить, как там стационарные веревки, и это дело не терпит отлагательства. Я жестом приглашаю Даву Гьялдже в связку с собой, чтобы обойти остальных и оказаться впереди. Есть несколько трещин, так что это даже неплохо. Наконец, впереди я вижу, что Пемба поручил провешивать веревки шерпе, который не использует дополнительный кислород. Хреново. При такой скорости у нас всех закончится дыхательная смесь.

– Пемба, нам нельзя так продолжать. Давай сформируем две бригады, и пусть они идут вверх, чередуясь друг с другом. Мы с Давой Гьялдже готовы помочь.

Вроде он слышит меня, но дует сильный ветер, и снег лепит прямо в лицо. Пемба кивает. Мы с Давой Гьялдже в связке идем вперед, пока не находим безопасное для остановки место. Ветер усиливается. Температура падает. У меня уже не осталось питьевой воды. Кошки плохо держат на скользком синеватом льду, поэтому я со всей силы бью по нему передним зубцом, высекая крошки, но потом соскальзываю по полоске голубого льда. Пытаясь подняться, замечаю, что Дава Гьялдже снимает видео, и показываю ему средний палец.

– Да ладно тебе, диди, – говорит он. – мы же все люди, с кем не бывает.

– Нет. Что-то я не видела, чтобы ты внизу снимал, как шерпов тошнит.

Не хочу сейчас быть, как все. Я – скала. Я – скала.

Пемба жестом указывает на часы и перекрикивает свист ветра:

– Думаете, нам надо идти дальше?

Все это время я одним глазом слежу за снегопадом, а другим – за нашей командой. Глядя на череду людей позади себя, почему-то вспоминаю об игре в «испорченный телефон», которая, учитывая отсутствие тут телефонов, кажется вовсе неправдоподобной. Вынимаю регулятор кислородной маски изо рта и кричу им:

– Кто-нибудь хочет вернуться?

Все отказываются.

– Ладно. Тогда идем дальше.

Взбираюсь по кулуару со скоростью улитки и вижу тревожный признак ухудшения состояния серака, что возвышается над нами – заметную издалека трещину и неровную текстуру, которую называют «попкорном». Меня поражает невероятная масса этой махины: размером с многоэтажное здание. Большая его часть, пожалуй, не вызывает беспокойства. В конце концов, он стоит тут уже не первое столетие. С какой бы стати ему падать? Но если землетрясению на Эвересте оказалось под силу разрушить Ступень Хиллари, выходит, другому землетрясению будет по силам сдвинуть и этого левиафана. Каждая из частей этой горы состоит из чего-то, что казалось непобедимым целую вечность. А потом в один прекрасный день все изменилось.