К востоку от полночи

— Таким образом, состояние обоих больных стабильно. Лечение по предложенной схеме позволяет надеяться на успех с гарантией возвращения к жизни и полного выздоровления, — Оленев закончил выступление на утренней конференции и собирал разложенные для доклада записи. В зале словно бомба разорвалась.

— Какие больные?! — вскочил детский хирург, по милости реаниматоров потерявший оперированного им мальчика, — Два тела без каких—либо признаков жизни занимают две палаты!

— Но и без признаков тления, коллега! — парировал заросший совсем Веселов.

— Я не понимаю: в конце двадцатого века, в советском медицинском учреждении, создать подпольную алхимическую лабораторию и испытывать невесть что на беспомощных больных! — ужасалась дама в белом халате, но с таким маникюром, что вряд ли принадлежала к врачебному сословию.

— В том то и беда, что в советском! — вскочил молодой врач с причёской, которая выдавала его скептическое отношение к советским, социалистическим ценностям и нормам, — Будь эта идея высказана не у нас, её давно бы раскрутили полным ходом! И не в подвалах, а в лучших лабораториях!

Разделение мнений шло по классической схеме: старшее поколение либо отмалчивалось, либо возмущалось, молодёжь выступала в поддержку Оленева и громко клеймила ретроградов в науке и противников демократии.

— Это не просто самоуправство — это преступление!

— Но вам же с цифрами в руках доказали, что это клиническая смерть, а не биологическая!

— Блеф! Клиническая смерть в течение суток?! Вы у кого учились, молодые люди!

— У таких, как вы, к сожалению!

— А таких, как вы, недоучек, гнать надо из медицины! Нечего таким делать здесь!

Оленев не дождался вопросов и спустился с кафедры. Председательствующий, проректор по науке, без успеха стучал ручкой по традиционному графину и, только встав во весь свой гренадёрский рост, смог успокоить аудиторию.

— Я прошу тишины, коллеги! Ти—хо, я сказал! Что за базар на деловом совещании!.. Действительно, Юрий Петрович: ваша жизнь как врача, медика, будет длиться ровно столько, сколько будет продолжаться состояние клинической смерти больных. Не до бесконечности, естественно..

Заросший Веселов обнял небритого Оленева.

— Иди, поспи часок. Ложе шефа в подвале свободно. Тебе уж не буду вводить оживитель. Пуганая ворона, сам знаешь..

Юрий сонно похлопал веками.

— 57 —

— Ладно. Только если что — ты сразу меня буди.

— Слушаюсь, мой генерал! Как же без тебя, дорогой товарищ Эйнштейн. Никто ведь ни в зуб ногой в вашей алхимии.

Оленев спустился в подвал, открыл дверь и очутился в темноте. Выключатель должен был быть где—то справа, но рука скользила по стенке, не находя его. По запястью внезапно потекла струйка воды. Оленев достал зажигалку и высек огонь. Это была не лаборатория.

Вернее, лаборатория, но не та. Большая комната со сводчатым потолком, уходившим высоко в темноту. Тоненький лучик света неведомого источника света едва позволял различить потухший камин, огромный стол перед ним, заставленный ретортами, колбами, тиглями, заваленный древними книгами. Над столом висела высушенная ящерица с пришитыми крыльями летучей мыши, а на стене — чучело крокодила. Разноцветные дымы, прошиваемые лучиком света, стлались слоями над всем этим.

— Ты здесь? — спросил Юрий темноту.

Темнота пошамкала и ответила старческим кашлем.

— Зажёг бы свет. Я не филин и не кошка, в темноте не вижу.

— Видящий при свете услышит и в темноте. Перебьёшься.

Но всё же в камине затлела искра, и тут же взорвалась ярким пламенем костра из толстых, древних книг. Синеватые языки огня перелистывали жёлтые страницы и зачитывали их до чёрных дыр.

Оленев осмотрелся. Это была лаборатория средневекового алхимика, но какая—то не настоящая, а словно построенная декоратором из фанеры и картона для съёмок фильма.

Ванюшка объявился за столом в образе чумаковского деда, но не в костюме, а в просторной мантии, разрисованной алхимическими знаками, и в высоком колпаке.

— Для покоренья зверя злого скажу всего четыре слова, — процитировал Юра и сел на массивный трёхногий табурет. Табурет оказался фальшивым, сделанным из картона, и Оленев грохнулся на пол.

— Ну, и что же это за слова?

— Пошёл к чёрту.

— Логическая ошибка! У собак черте нет. И чертям собаки ни к чему. В аду и без собак тошно, не рай ведь.

— Ад, рай… Игра слов. А понятия — они в душе человека. Они..

–.. и в деяниях его. Познал?

— Кое—что. Зачем книги жжёшь? Топи рублями, намного дешевле.

— А! Макулатура. Даже в утиль не годится. Понаписали за тыщи лет. Разве прочтёшь, запомнишь весь этот хлам?

— Я же сумел это сделать.

— И что: ты стал более счастливым?

— 58 —

— Цель жизни не только в поисках счастья. Разве твоя потеря в этом заключается?

— Но я не человек, я просто камень с высшим философским образованием. Нас было двое. Я потерял брата—близнеца в момент рождения. Одиночество доконало меня, — Ванюшка разразился потоком фальшивых слёз, подошёл к камину, зачерпнул горсть пепла прямо из огня и посыпал им свой парик, — Но я точно знаю, — всхлипывал он, — Мой братик здесь, рядышком, он вот—вот объявится, обретёт форму!