К востоку от полночи

— И ты по—прежнему утверждаешь, что именно я близок к твоей потере?

— Так, Юрик, так! Клянусь здоровьем брата! Но ты нарушаешь Договор!

Юра опустил голову, вздохнул и честно признался:

— Да. Я влюбился. И был вынужден показать свои знания. Ради любви.

— А ещё и Териак дал людям!

— Его нашёл не я, а ты. К тому же, ты выполнил обещание наполовину: он не исцеляет от всех болезней.

— Во—первых, я его не находил, не создавал, а лишь реставрировал рецепт. Во—вторых, именно ты применил его на практике. Как ты думаешь, кто больший преступник: учёный, открывший ядерный распад, или генерал, нажавший кнопку ядерного оружия? Ответь, ты же такой умненький!

Вместо ответа Оленев схватил большую реторту, обмазанную глиной, и запустил в Ванюшку. Реторта проскочила сквозь квазитело старика, проломила стену и исчезла в чёрной дыре.

— Вот видишь, — сказал Ванюшка, раскатываясь в двухмерный блин, — Обычный человеческий аргумент: когда не хватает терпения и рассудка, начинают запускать друг в друга разные предметы.

— Ты тоже бросал в меня дурацкие скипетр и державу!

— Туземная логика! Ты дождался момента и отомстил мне. Нормальная человеческая логика. Всё нормально, Георгий! Всё нормально.

— Значит, я становлюсь нормальным? Могу жить и любить как все?

— В какой—то степени. Но с минусом пока. Пока не найдётся мой брат.

— Ну что мне — родить, что ли, твоего брата?!

— Как знать, как знать. Может, и родишь. До свидания, папашка! — произнёс Ванюшка голосом Леры и, превратившись в клубы дыма, уполз внутрь камина.

Камин оказался нарисованным, как в известной сказке. И огонь, что пылал в нём, не грел, и пепел был нарисован тоже. Книги тоже оказались не книгами, а раскрашенными коробками из—под женских сапог. Юра не стал повторять ошибку Буратино, поберёг нос. Он просто разорвал тусклую картинку, сделал шаг в темноту и… очутился в своей квартире.

Стол посреди комнаты был завален образцами камней. Осколки гранитов и мраморов, разноцветные кристаллы, друзы горного хрусталя, малахитовые

— 59 —

слитки — всё это сверкало, переливалось бликами, слепило глаза.

За спиной послышался камнепад, Оленев отпрянул и увидел, как его сорокалетняя дочь высыпает прямо на пол очередную кучу камней и кристаллов.

— Так ты уже не художница?

— Дёрнула меня нелёгкая пойти в эту геологию! — проигнорировала дочь вопрос, — В реках тонула, в тундре замерзала, в тайге горела. Пять открытых месторождений! Профессор! Почётный член королевского географического общества, Великобритания. В мои—то годы! А толку? Дети выросли у родителей мужа, годами их не видела. Скоро внуки пойдут, и я стану бабой. Только каменной. К дьяволу всё это! — она пнула кучу камней, — Пойду снова в четвёртый класс. Теперь—то уж точно знаю, кем быть, когда вырасту!

— Так ли? Скажи честно — разве ты не была счастлива хоть один раз, хоть в одной из жизней?

— Цель жизни не в счастье, а в поисках его месторождения, папулечка. Помнишь стихи Эдгара По? «Ночью и днём, Млечным путём, сквозь кущи райского сада, держи свой путь, но стоек будь, коль ищешь ты Эльдорадо»! И Валерия отсалютовала пионерским салютом, — А вот стоит найти клад, взять его в руки, как он превращается для тебя в груду мусора! И значит, надо снова искать. Не истина важна, а путь к ней. Так—то, мой славный, мой вечно молодой папочка!

— Я стал в этом сомневаться. Кстати, другой поэт, более современный, сказал по этому поводу иначе. И он процитировал, произнёс как свой внутренний монолог:

Мосты сгорели, углубились броды,

И тесно: видим только черепа.

И перекрыты выходы и входы,

И путь один — туда, куда толпа.

И, торопя коней, привыкших к цугу,

Наглядно доказав, как тесен мир,

Толпа идёт по замкнутому кругу –

И круг велик, и сбит ориентир.

Течёт под дождь попавшая палитра,

Врываются галопы в полонез,

Нет запахов, цветов, тонов и ритмов,

И кислород из воздуха исчез.

Ничьё безумье или вдохновенье

Круговращенье это не прервёт.

Не есть ли это вечное движенье –

Тот самый бесконечный путь вперёд?

Валерия наморщила лоб, похлопала ресницами и посмотрела на отца с виноватой улыбкой:

— 60 —

— Ой, пап, не помню…

Оленев впервые за время свиданий с дочерью, гораздо старшей чем он, посмотрел на неё как старший и по возрасту, и по мудрости, словом, как отец на своего ребёнка:

— Стареешь, дочь. Этого забывать нельзя, это — Высоцкий.

Валерия с досады так тряхнула свой рюкзачище, что облако пыли невероятной густоты скрыло её и заставило Юрия зажмуриться. Когда же он открыл глаза, дочери в комнате не оказалось.

Из детской доносился резкий голос Марины:

— Это что такое? Что за послание в дневнике, я спрашиваю? Опять «придите в школу по поводу поведения Валерии». Что опять натворила? Валерия, я тебя в последний раз спрашиваю: когда ты будешь вести себя, как подобает девочке из культурной, интеллигентной семьи? Когда, наконец…

Оленев поморщился, как от зубной боли, и прошёл в спальню. По обилию свёртков и пакетов с яркими этикетками, а также новых рогов на платяном шкафу, Юра догадался, что жена вернулась из очередного путешествия.