Каба́

– В детстве я мечтал стать музыкантом. Очень любил гитару. У нас в соседнем подъезде жил дядя Сережа, и у него была акустика. Я каждый день бегал к нему, и он давал мне уроки, совершенно бесплатно. Дядя Сережа говорил, что у меня есть талант. Видел бы ты, Игорюня, как он играл! Черт, как же он играл! Он был знатным гитаристом, местный Пако де Лусия, хоть и самоучка. У него были самоучители, я учился играть по нотам. До сих пор помню фамилии музыкантов. Каркасси, Джулиани, Карулли, Таррега, Сор, Гранадос. У дяди Сережи были записи группы «Джипси Кингс», и он мог воспроизвести некоторые композиции, и он успел научить меня некоторым отрывкам. Иногда мы играли дуэтом, я бацал ритм, а он играл соло, он играл не как все гитаристы – медиатором,– он играл пальцами и меня учил тому же. В общем, ты можешь представить, сколько у меня дома разговоров было и о дяде Сереже, и о музыке, и о том, что мне нужна своя собственная гитара.

Он сказал:

– Батя считал, что я маюсь хренью. Ноты? Ты серьезно, Серега? Ты еще скрипку возьми и пиликай на балконе, как педик. Всех музыкантов батя называл поэтами-песенниками, без разницы, Николаев это или Поль Мориа. Говорил мне: что, и ты хочешь записаться в поэты-песенники? Купить тебе дудочку и колпак? Говорил: тебе спортом надо заниматься, а не на гитаре бренчать. Разучил три аккорда, и харе, девок впечатлить – достаточно, а больше эта твоя гитара ни к чему. Говорил: специальность в жизни нужна, которая тебя прокормит, тебя и твою семью. Говорил: все эти поэты-песенники имеют дядюшек с шершавыми лапами, обычному человеку сцена не светит ни при каком раскладе. А мечты – они до добра не доводят. Мечтатели не выживают. Мечтатели однажды обнаруживают себя на паперти или в могиле. Так что мне стоит поразмыслить и записаться лучше в бокс, у него там и знакомые тренеры есть. А еще я думаю: ревновал меня батя к дяде Сереже. И как его винить? Я же каждый день бегал к соседу, а потом по вечерам дома: дядь Сережа то, дядь Сережа се. Батя ощущал себя немного преданным, немного обиженным. Но до поры до времени он держался в рамках.

Он сказал:

– А потом мы как-то были в деревне, и батя выпил прилично, и разговор опять зашел о моем будущем. В деревнях только и разговоров, что о будущем какого-нибудь оболтуса. Хех. Ну я дурак и ляпнул перед всем честным народом, что хочу стать гитаристом. Кто-то посмеялся и сказал, примерно как батя, что все эти гитары не доведут меня до добра. Кто-то, наоборот, припомнил Кольку какого-нибудь, который играл себе на ложках в сарае, а теперь на сцене отжигает. А батя сначала молчал и смотрел на меня так странно. А потом, когда все выговорились, он вдруг спросил: считаю ли я, что это мое занятие – достойно настоящего мужчины? И я, дурак вдругорядь, ляпнул больше: типа да, вон дядя Сережа говорит, что далеко не каждому дано выйти на сцену, что музыка – это труд, труд и еще раз труд, и хлюпики срываются на полпути, только настоящие альфа-самцы доходят до победной. Типа того. Зря я дядю Сережу приплел. На этот раз батя психанул. Вылез из-за стола, схватил меня за руку и потащил из избы.

Он сказал:

– Шел дождь и вечерело. Я испугался до усрачки. Я думал, он тащит меня к какому-нибудь чурбаку, чтобы не нем отрубить мне голову. Или в колодец кинет. Или в сортире запрет. Или отдаст свиньям на съедение… свиньи, они знаешь какие зубастые! Да мало ли. Но он вывел меня за калитку, а немного погодя – вообще за деревню. Я понял, что мы идем к реке, и испугался еще сильнее. Я понятия не имел, что он задумал, но я точно знал, что мне это не понравится. Потому что по его глазам, по его хватке, по самой его походке, как он дергал плечом и кренил голову набок – он никогда не дергал плечом и не кренил голову, как долбанный дятел,– по всему этому я понял, что не он это, – снова чертов демон в нем. Я начал просить отпустить меня. Потом стал просить прощения – и за гитару, и за дядю Сережу, и вообще за все хорошее. Потом я просто ревел. Батя же молчал всю дорогу, пугая сильнее. Молча тащил меня за руку, и вырываться – бесполезно, силищи в нем огого было.

Он сказал:

– Он вывел меня на гору рядом с рекой. К тому времени дождь уже перешел в ливень, и мы были мокрые оба, как тряпки. Я видел, как капают капли с батиного носа на его усы, как он отфыркивается и периодически облизывает капли, и это тоже было страшновато, как он облизывался. У меня не лице, наверное, слез было больше, чем дождя даже. В общем, батя вывел меня к тому обрыву, куда мы с тобой летом ходили камни кидать, помнишь? Он меня подтолкнул к самому краю и сказал: если ты считаешь себя настоящим мужиком, докажи это. Если твое желание играть такое сильное – заслужи это. Прыгай вниз, в реку. И если прыгнешь,– я куплю тебе гитару. И больше никогда не буду отговаривать или упрекать. Но если не прыгнешь – ты пойдешь по моему пути, как я тебе велю. Давай, прыгай, времени раздумывать нет. Если будешь долго выбирать, я тебя сам скину с обрыва.

Он сказал: