Кабахи

— Когда хочешь что-нибудь сказать, прежде всего надо убедиться, что тебя слушают. Ну, так вот о чем речь: стенгазету фактически будем делать мы с тобой. Материала у нас будет вдоволь. Темы для рисунков, если хочешь, я буду тебе придумывать, ты только рисуй.

— Я уже отказалась на собрании и еще раз скажу: нет у меня на это времени. Лето на дворе, дела хоть отбавляй. Когда мне еще рисованием заниматься?

— Будем по ночам работать. Я тебе стану помогать, и Coco поможет, и Махаре позовем, и Нодара… Хочешь, всех комсомольцев к тебе пригоню?

— Это все одни разговоры, Шакрия. Отец никого к нам во двор не пустит, да и мне не позволит из дому уходить.

— Ты об этом не печалься. Я тебе скажу, что надо делать, Вечером ложись в постель пораньше и притворяйся спящей. А как только твой отец уснет, вставай, одевайся и выбирайся из дому. Газету будем делать у нас или у Coco, как хочешь.

— Отвяжитесь вы от меня, Шакрия! Ночью надо спать. Я ведь так устаю после целого дня работы — нужно мне отдохнуть или нет? Стоит голову на подушку положить, и я уже сплю. Прикажешь потом просыпаться?

— Я знаю, где ты спишь, — на балконе. Я сам буду тебя будить. Через неделю мы должны повесить перед кабинетом дяди Нико стенгазету, где будет красоваться его жирная рожа.

— Чего он вас сбивает с толку, этот досужий человек? И без него-то вы все шальные… Сам небось сидел на собрании и посмеивался в душе, а вы целый переполох устроили. И с какой стати именно тебя редактором выбрали — тоже мне нашли примерного комсомольца! Э, жаль, не заглянул туда дядя Нико, не гаркнул на вас, чтобы вы задали стрекача! А Эрмана-то, Эрмана, видно, он совсем одурел, что соглашается на ваши затеи! Вы даже Эрману свели с ума — вот увидишь, скоро его вытурят из секретарей!

— И пальцем не посмеют тронуть! Мы — комсомольцы, и мы сами выбираем себе секретаря. Никто, кроме нас, не вправе его прогнать. Ты думаешь, всякий, кому только заблагорассудится, может помыкать нами? Нет, милая, не так обстоит дело! И от комсомола кое-что зависит. Какое право имеет дядя Нико хоть слово нам сказать, если мы ничего плохого не делаем?

Девушка вспылила:

— Это все ваш друг-приятель виноват!.. Ходит сам без дела и вас сбивает с пути, голову вам морочит! Чему он вас учит? Скажи — чему? Брось глупости, Шакрия, иди работать в колхоз. Давай выходи в поле — вот хотя бы с нашей бригадой. Будем с тобой вместе. Ну, право, что это такое — неужели тебе не надоело без дела таскаться!

— Что-то ты, Элико, понемножку стала язык распускать! Составила мне тут целую программу! Я и без того очень даже много работаю. С тех пор как мы забрали футбольную форму, ни руки, ни ноги мои отдыха не знают. Ты думаешь, это шуточное дело — очистить целое поле от камней и выкорчевать кустарник?

— Бегал в город простофиля, а спроси его — зачем?

— Ну-ну — потише! Посмотрите-ка на нее! С завтрашнего дня начинаем.

— Завтра мне некогда.

— Тогда послезавтра.

— И послезавтра тоже.

— Ну, так послепослезавтра.

— Оставь меня в покое, Шакрия. Оставьте вы все меня в покое, а там хоть заставьте Берхеву течь в гору!

— Понадобится — и это сделаем. А тебе я даю три дня сроку, чтобы нашла время. До тех пор будем собирать материал.

Парень влепил Элико в щеку звонкий поцелуй и помчался сломя голову через Берхеву.

— Дурень! Полоумный! Сумасшедший!

Девушка, хмурясь и в то же время улыбаясь, повернула к дому.

2

Тедо испуганно хлопал рыжими ресницами, стараясь не встретиться глазами с дядей Нико.

Никому из собравшихся и в голову не приходило, что поступок бедняги аробщика мог быть подсказан какими-нибудь тайными, низменными соображениями.

Между тем в кабинете сгущались тучи. Пахло грозой.

Бегура стоял посреди комнаты — тщедушный, заросший щетиной, покорный и молчаливый.

Наконец он поднял на председателя бесхитростный взгляд и, превозмогая робость, заговорил:

— Не смог я сдержать окаянную животину, Нико, что тут поделаешь! Этот чертов буйвол как рванет вбок, потянул за собой напарника, и, глядишь, вкатили арбу прямо к тебе во двор. Дикий ведь он, почитай что, бугай, недавно только холощен. Еще хуже бывало — ехал я давеча по проселку, а он, волчья сыть, дернул шеей, выломал притыку из ярма, припустил по полю вскачь и бежал, не останавливаясь, до самой Алазани. Весь день я за ним гонялся. Аробщики из Саниоре везли навстречу солому. Кинулся на них, проклятый, поддел рогом колесо одной арбы и чуть было ее не перевернул. Поздно вечером только сумел я пригнать его назад. Сущий дьявол! Целый день арба из-за него на дороге простояла.

Тедо обмяк, откинулся на спинку стула и облегченно вздохнул.

На хмуром лице Маркоза блеснуло даже подобие улыбки.

— Ничего удивительного! Что с Бегуры спрашивать — навязали бедняге бешеного буйвола… Ведь вот нашелся же человек, сумевший объездить горячего коня! Надо было и этого черного дьявола пристроить в крепкие руки.

— Прикрепим и его тоже к Иосифу Вардуашвили.