Кабахи

— А если разбираешься, то почему не соображаешь, что в этакую засуху кукурузу на стерне никак не вырастить? Ты ведь толковый человек, Иосиф, и хороший работник. Вот ты чуть ли не каждый день ходишь на Кондахасеули — неужели ты не заметил, что даже плантажный плуг до влаги добраться не может, хоть и врезается в почву на полметра? Разве сейчас уродится на стерне кукуруза?

— Можно подумать — ты господь бог и сам тучами ведаешь. Откуда ты знаешь, что все лето так и будет стоять засуха? А если пойдут дожди?

Председатель нахмурился:

— Если хочешь, Иосиф, дожидайся дождя, твоя воля, а нам позволь сейчас заняться теми делами, которые не терпят.

— Эх, промотыжили бы мы уж и ту кукурузу, Нико, сняли бы хоть какой ни на есть урожай. Вон Ника Чаприашвили говорит — трава на Пиримзисе такая, что косить ее будут до конца августа. Неужели не хватит корма на зиму скотине?

— Не будет от этой кукурузы проку, дядя Абрия, — вмешалась Русудан, — она уже перестояла, початки не завязались — сколько ее ни мотыжь, урожая не получишь. А силос нам тоже нужен. Коровам очень полезен зимой сочный корм. Пусть будет у нас много сена и, кроме того, много силоса. Чем это плохо? Силос — это консервированный зеленый корм. Если хранить по всем правилам, его хватит на несколько лет.

— Правильно говорит Русудан, — постарался в свою очередь умиротворить старика ветеринарный врач. — Третьего дня приезжал секретарь райкома, осматривал колхоз и похвалил нас: оказывается, мы первые в районе по количеству заложенного силоса.

— Ну, довольно об этом, вернемся к делу. Скотина скотиной, но главное все-таки люди. В последнее время урожайность пшеницы у нас очень понизилась. Семь с половиной центнеров с гектара — это просто смешно. Вон в Кедах, бывает, выдают по полпуда пшеницы на трудодень.

— Нам с кедцами равняться не приходится. Ширакским полям конца-краю нет.

— Дело тут не только в площади, Элизбар. Ну-ка, спроси Русудан, сколько центнеров снимают с гектара в Цители-Цкаро?

- Там земля жирная. Плуг ее режет, будто это не земля, а сыр. А взглянешь на пашню издали — как гишер блестит.

Председатель уперся сплетенными пальцами в стол и поджал губы. Потом вздернул бровь и посмотрел искоса на заведующего фермой:

— Ты когда-нибудь тощее мясо варил?

— Конечно! Ведь не всякий раз жирное достанешь!

— Ну, а как оно на вкус — похуже жирного?

— Еще бы!

— Ну, а если масла туда добавить — разве не станет вкусней?

— Так мы ведь каждый год вносим в почву удобрения, а урожай такой же, как был.

— Правильно, вот и агроном здесь — пусть Русудан скажет, от нее ведь ничего не укроется!

— Можно подумать, что каждое слово агронома для вас закон! Да стоит только агроному отвернуться, как вам уже наплевать с высокого дерева и на удобрения, и на поля.

— Почему так говоришь, дядя Нико? Женщины целыми днями спины себе надрывают — таскают ведрами удобрения и рассыпают по пашне. Вот хоть Марту спроси или Тебро — они обе здесь. Сколько они вывезли и рассыпали удобрений на поле у большого дуба? Да и Русудан прекрасно знает. Почему она ничего не говорит?

Русудан молчала.

Дядя Нико стукнул кулаком по столу и встал.

— Ты бы, Маркоз, чем на собраниях разглагольствовать, своим собственным делом поусерднее занимался. Вносят удобрения? Как же, рассказывай! Рассыплют по краям поля то, что мы добываем с великим трудом и что для нас ценнее золота, а дотащить ведро до середины пашни, на двадцать — тридцать шагов, им лень! Агронома спросить? Да что мне агронома спрашивать — разве я сам вас не знаю? Пока стоит человек у вас над душой, стараетесь показать, что работаете, а стоит ему спиной повернуться, как вам уж ни до чего нет дела. Лишь бы только то место пустым осталось, где эти самые удобрения были в кучу свалены, а куда они денутся, где будут рассыпаны — на это вам наплевать. На ветер пускаете трудодни! Весной выйдешь в поле — по краям участков нива по колено, а ступишь в нее, поглядишь внутрь участка — кровь в голову бросится. Всходы тощие, жалкие, желтые, будто лихорадка их иссушила. Так-то вы поля удобряете? — повысил голос дядя Нико. — А Маркоз расселся тут и болтает! Где бригадиры, почему они не видят этого безобразия? Или видят, но молчат? Почему? Потому что страдает колхозное дело, а не их собственное? Потому что каждый знает только свой приусадебный участок, а что станется с общим добром, его не заботит? Ну ладно, если уж так, то я поставлю над вами такого человека, что будете проклинать день своего рождения! Разжирели, разнежились!

Иосиф Вардуашвили не сводил настойчивого взгляда со своей жены.

Тебро не выдержала его немого укора и, выбрав минуту, ответила огнем на огонь председателя.