- Очень хорошо, – сказал тот, прощаясь. – До скорой встречи.
- Почту за честь.
Когда Эва увидела отца, то подбежала к нему и спросила:
- Что скажете, папа, о страшном чужаке?
- Он не чудовище, как его называют, а
- А это что значит?
- Это значит много, потом увидишь.
- Но…
- Ничего, сама поймешь.
- Получается, он придет в наш дом?
- Он не сказал мне, но не сомневаюсь, что придет. Это кабальеро такого типа, которые мне нравятся: любезный и серьезный, выражается очень ясно и глубоко, что убеждает и искушает одновременно.
- Папа, если кто-то нас услышит, то осудит. Вчера вы говорили, чтобы я остерегалась авантюристов…
- И сегодня скажу то же самое, но не в этом случае.
На следующий день сеньор де Раузан появился в доме де Сан Лус. Хозяина не было дома, и кабальеро объявил о себе сеньорите Эве. Это была типичная испанка, дама высшего класса из Кастилии. Густые черные волосы, черные глаза, милые и отважные, нежная кожа, хорошего сложения, но не очень высокая. В ее одежде было много траура.
Увидев ее, Уго заинтересовался. Эва взглянула на него и почувствовала, что этот мужчина оживил ее сердце, которое она считала давно умершим.
Сеньор де Раузан сказал:
- По правде, я почувствовал, что сеньора де сан Лус нет дома; но его отсутствие позволяет засвидетельствовать вам мое глубочайшее почтение, я даже благодарен небесам, что не столкнулся с ним.
- Сеньор де Раузан, ваши слова не соответствуют действиям… Присаживайтесь.
- Вы встретили меня в штыки, но я не жалуюсь.
- Почему?
- Потому что еще важнее одобрения женщины может быть только ее упрек.
- Я едва разумею, что вы говорите, – Эва покраснела от его лести.
- Это же ясно, как день: одобрение женщине нравится, но она не уступает, когда недовольна.
- И…? – прервала Эва, стараясь успокоиться.
- И женщину не волнуют персоны, которые ей безразличны.
Эва вновь покраснела.
- Я расстроил вас, и это вас мучает, – продолжил кабальеро. – Я не настолько самодоволен, как некоторые думают, и поскольку мне не представляется возможным создать о себе более приятное впечатление, то меня утешает ваше общество.
Эва хотела было сказать, но сдержалась: если она возразит мнению кабальеро, то проиграет. Если промолчит, то произведет неуверенное впечатление.
- Оставим эту мелочь. Понимаю, вы не хотите ни возражать, ни поддерживать мои понятия, и очень рад, что вы благоразумны. Оплошность, которую я совершил по отношению к вам – это невоспитанность, и этого не прощают, и не должны прощать сеньоры. Я послал вам с моим слугой письмо, которое должен был принести лично, и целый месяц медлил с письмом.
- Это верно. У меня есть новости из письма, я знала о вашем прибытии в город, и ждала письма с минуты на минуту. Почему вы его задержали? Как только я получила письмо, то попросила отца увидеться с вами… и вот вы здесь, и я могу говорить с вами.
- Меня удивляет то, что вы говорите.
- Все очень просто. Письмо касается молодой особы, очень дорогой мне и очень несчастной. Ее чрезвычайно интересует один вопрос. Уже отправлено три письма, и я написала ей: «Я не видела сеньора де Раузан, твое письмо не пришло еще мне». Если бы вы узнали историю этого бедного создания, то назвали бы ее
- Сеньорита, – сказал кабальеро. – Я никогда не верил ни в какую предустановленную гармонию по знаменитому Лейбницу. Но теперь я отрекаюсь от той убежденности, и понимаю, что происходит между двумя. С тех пор, как я приехал в ***, я умышленно не послал его по месту назначения…
- Умышленно?
- Совершенно верно. Не знаю, почему, ведь я был не знаком с вами, и не знал содержания этого письма. Это было просто прихотью, или, возможно, предчувствием…
- Предчувствием?
- Возможно, неумышленно, я подумал, что это письмо поставит нас в положение любовников, и нанесет вред нам обоим.
- Не понимаю, почему, – сказала Эва, теперь побледнев.
- Вам – по одним причинам, а мне – по другим… но пора нам узнать, обманулся я или нет.
- Но ведь вы изменили свое мнение, отправив письмо.
- Я сделал это в миг заблуждения… если не в ярости. К тому же, лично я не относил его, а то, что там написано, никуда не денется.
- Вы жалеете?
- Нет, но я ошеломлен, хотя не верю в злой рок. Я, со своей стороны, послал письмо, а вы – заставили отца посетить меня, вот вам и судьба. Это дало мне пищу для размышлений, поскольку раньше казалось, что именно поступки говорили мне: «Нет высшего провидения, но есть некое его подобие, которое мы воспринимаем через переживания».