Кабаре

– Шумахеру, в его возрасте, вредны поездки. Нужно ограждать его от стрессовых ситуаций. Домик в деревне, теплая печка, треск дровишек в огне… Что еще нужно для счастливой старости? А потом, окончательно разделавшись с нашим туром, я его, конечно, заберу…

– Итак, на эти выходные ты едешь в деревню к родственникам? – хмурится Зинаида. – И ты?! Вашу мать, так что я к подруге одна, что ли, завалюсь? Впрочем, и ладно. Отдохну хоть от вашей неблагодарности. Я тут звоню, договариваюсь, суечусь, а они, видите ли, все разъезжаются!

* * *

Первый выходной. Все разъехались, наконец. На страже поезда и меня остались только несколько проводников. Дурацкая новость – оказывается, в Киеве наш поезд не подключают к электросети, а значит, электричества эти три дня не будет. Весь день провозилась с записями. Пытаюсь отсортировать, дополнить, причесать. Не легко. Предыдущие десять дней я была настолько одержима перипетиями чувств, что непосредственно о нашем «Кабаре» почти ничего не записывала. Да и о чувствах – записи дурацкие. Сплошные «О! Как здорово мы поговорили» и «Ах! Мы чудесно провели время». В момент записи мне казалось, что такие предложения не нуждаются в расшифровке… О том, чем закончились все мои «Ахи», дневник еще не знает. Зажигаю любезно предоставленную проводником свечку, благодарю за чай и собираюсь писать. Открываю дневник на последней страничке – там случайно затесавшийся клок шерсти. Что ж, будет жить в межстраничьи на память о Шумахере. Невольно вспоминаю сегодняшнее прощание.

Утром Дмитрий занес нам Шумахера попрощаться. Я смотрела на ставшего уже совсем родным котяру, автоматически чухала ему грудку и пыталась понять, отчего мне до такой степени тоскливо. Ринка сформулировала раньше.

– Что бы там ни было, мы были клевой четверкой, – вздохнула она. – Классной компашкой из сорвиголов. А теперь, стало быть, один из нас сходит на берег. Грустно…

– Минус один! – очень серьезно подвел итог Дмитрий, потом пересадил кота себе на плечо и заворчал. – Тьфу, с вашей склонностью к пафосу, уже и я нытьем заразился. У меня из-за вас тоже такое чувство, будто я вижу Шумахера в последний раз. Немедленно прекратите разводить влажные настроения… Все, пока, я поехал.

Димка взялся за ручку сумки, а я, со всей абсурдностью вдруг проснувшегося такта, выскользнула из купе, чтобы дать людям по-человечески попрощаться. Отправилась, естественно, к Валюшке в ресторан. Там, конечно, ошивался Малой. Щелкал пультом на телевизоре, прокручивая кассету, и бросал косые взгляды на убирающую со столов Валентину. Оба они – И Малой и официантка – разъезжались на выходные по домам.

– А хотите вина? – предложил Малой, – Валя не пьет, а я так хотел за скорую встречу выпить… Всегда жаль расставаться…Хотите вина?

– Снижаешь градус? – спрашиваю, памятуя о прошлом нашем разговоре. – Не, Малой, лучше сока. Мне не настолько жаль!

М-да уж. Электрификация всей страны была полезной вещью, ничего не попишешь. Причем, не попишешь в буквальном смысле. Свеча чутко реагирует на все мои вздохи и отказывает в ровном свете… Спать завалиться, что ли?

Музыкальный стук в окно – именно такой, какой обычно издает Димкин перстень при соприкосновении с окном нашего купе – заствляет вздрогнуть. Мгновенный переполох. Запихиваю дневник под подушку, бросаюсь к зеркалу, потом понимаю, что там меня почти не видно, зато отлично видно с перрона, подскакиваю к окну, опускаю раму.

– Ты?! – ошарашено слежу, как Димка впихивает в щель окна кулёк с продуктами и букетом ромашек, а сам карабкается следом.

– Нет, так я выгляжу слишком неуклюжим. – сдается, наконец, весь уже перемазавшись. – Придется тебе открыть мне дверь. Вагон заперт.

Какое-то время – то самое, за которое я успеваю прийти в себя, – уходит на то, чтоб нам обоим оказаться в вагоне.

– Я пришел извиняться! – сообщает Димка. – Ты рада? Добилась своего, да? Давай мириться…

Ответно протягиваю руку. И вот, в свете дрожащего пламени свечи наши мизинцы совокупляются в ритуальном примирении. Стекло вагона запечатлевает сей торжественный момент и оставляет нас на произвол судьбы, потому что Димка задергивает занавески. Не отпуская мою руку, он смотрит недоуменно. Он явно ожидал другого – бросания на шею, слез, обещаний… Всего того, что, наверняка, продемонстрировала ему уже Ринка. Ведь с ней он тоже мирился… Эх, Димка шалопай, Димка изменник… Знал бы ты, до чего я сейчас тебе рада!

– Ну, – говорю сурово, – Рассказывай. Что тебе про меня наболтали?

– А, фигню всякую, – отмахивается Дима. – Что ты мне никогда не простишь, что по гроб жизни ненавидеть станешь…Я, признаться, даже растерялся и не знал, куда себя девать… Но это же чушь, правда? Она все несколько преувеличила, да? Что я, Ринку, что ли, не знаю…

– Знаешь, – усмехаюсь. – Слишком близко знаешь, как выяснилось.

– За это и хотел извиниться. Некрасиво получилось. Я прямо негодяй какой-то… Вообще, оно само так вышло, понимаешь?