Каблуков

"Проверим!" - рявкнул Мухин. "Да, по ведомостям". "А пока объясните вот это". - И протянул второй лист: перечисление действующих лиц "Конюшни". Оно же сбоку было еще раз переписано кем-то от руки в столбик - по слову на каждого: Корреспондент, Алфеев, Бойко, Люда, Устинья, Касьян, Ольга, Врач. Каблуков, сразу поняв, о чем речь, разыграл недоумение. Он сам всю штуку и придумал: отнюдь не предвидя нынешнего поворота дел - просто как самодельное оружие на случай неожиданных дрягинских каверз. "Читайте, - приказал Мухин. - Читайте-читайте, по первым буквам. Как у вас такой шифр профессионально называется? Акростих?" "Смотрите-ка, - сказал Каблуков. Действительно. Моя фамилия". "И какая роль отводилась этому в вашем общем заговоре?" "Про заговор не знаю, но любопытно. И, признаюсь, немного неприятно. Зачем он это сделал? Не случайно же".

Начался рутинный допрос: когда познакомились? когда знакомство прервалось? когда возобновилось? переписывались ли в промежутке? в каких отношениях находились? Для этого хватило бы одного Смирнова, но Мухин цеплялся к каждому слову и вообще сидел, олицетворяя своим видом обличение Каблукова в тотальном вранье. Встреча продолжалась без малого два часа, протокол получился хилый. Каблуков подписал, и все поднялись. Он был выше Мухина на полголовы, Смирнова на голову и почувствовал, что так в этом здании не должно быть и что они, во всяком случае Мухин, на это тоже обратили внимание. Так было, они знали, неправильно, и прежде, между тысяча девятьсот семнадцатым и пятьдесят третьим, из-под таких высоких выдергивали стул, сбивали ударом на пол, а может быть, развлекаясь, кричали театрально "на колени!". Сейчас Мухин все с той же зверской физиономией и тем же омерзением к Каблукову пообещал, что он сухим из воды не выйдет. Смирнов механическим голосом осведомил, что, как одна из ключевых фигур, он будет вызван еще. После чего Мухин обменялся с ним дурацкими фразами: "А ты возьми с него подписку о невыезде". "Да бланка сейчас нет". Уже в дверях Каблуков услышал: "Не рассчитывайте, стоя на антисоветских позициях, что ваш путь в кинематографии будет гладким. Я лично прослежу, чтобы так не случилось". На этот раз старший следователь по изменам родине выбрал тон Левитана.

XVIII

Заехал в гости Савва Раевский, без звонка, и вахтер-консьерж внизу не остановил. Савва, посмеиваясь, бормотал: "Где-то когда-то небось в рожу мою заглянул. Но не расчухал - я вел, меня вели? Понял только, что у себя видел - в Лефортове, на Лубке. "Своего" надо пропустить... Ну рассказывай. Если не против". "Про что?" "Слушок слили - до тебя еще не доплыл? Что Дрягин - навоз, ничего из себя не представляет, погнался за длинным баксом. И подлинное лицо его сейчас открылось благодаря сотрудничеству со следствием его приятеля Каблукова. А я к слушкам внимателен: подбираю, складываю в папку". Он поднес палец к губам и достал из-за пазухи схваченные скрепкой листки папиросной бумаги с машинописью. Поверху "Хроника текущих событий" и густо напечатанные абзацы сообщений о допросах, обысках, арестах, сопротивлении, событиях в зоне. Перелистнул страницы и ткнул в "Попросил политическое убежище...". Кончалось: "Слух о сотрудничестве со следствием известного сценариста Н.С.Каблукова скорее всего является обычной дезинформацией, распространяемой КГБ". "На моей совести и под мою ответственность, - сказал Раевский. - Все-таки я тебя знаю. Так что не подведи". Выражение глаз было такое, что хочешь - принимай за шутку, хочешь - всерьез.