Кадис

– Не терплю брани. Разве я в своей жизни занималась чем-то похожим на сводничество? Я весьма почтенная дама донья Эуфрасия де Инестроса-и-Мембрильеха, а мой покойник служил ни больше ни меньше как чиновником в финансовом департаменте. Но перейдем к нашим делам.

– Ты была там, моя дорогая ведьма?

– В седьмой раз. И до чего же добра ко мне донья Мария. Мы с ней на пару читали и перечитывали «Отче наш» в церкви Кармен, ровно как стаканчиками вина чокались, молясь за упокой души наших дорогих усопших. Другой такой знатной сеньоры не сыскать во всем Кадисе. Не то чтобы щедростью – этого не скажу, – но знатностью она, право, превосходит решительно всех, кого я знаю, а мне полсвета знакомо. Она подала мне несколько медяков и угостила вчерашними объедками – не хочу грешить, хотя по совести говоря, там и есть-то было нечего. Потом она купила у меня несколько крестиков от нищенствующих братьев[120] и освященных косточек для четок. Я понесла ей свой товар сегодня, и знатная сеньора, выслушав историю моей жизни, даже всплакнула, ведь нет на свете ничего более трогательного и волнующего, чем моя судьба. Наконец сеньора покинула гостиную, чтобы вернуться к своим обязанностям, а я осталась наедине с тремя девушками и, можешь мне поверить, маху не дала. За сорок лет моих благочестивых и неустанных трудов чему я только не научилась, мой мальчик, к каким уловкам не прибегала, на какие выдумки и ухищрения не пускалась, чтобы потрафить влюбленному сеньору и, смягчив девичье сердце, разжечь в нем ответную любовь. Поистине могу сказать, что все тонкости этого дела мне знакомы, как мои пять пальцев. Так вот, ежели я самого черта проведу – а все эти плуты зовут меня его кровной племянницей, – то донью Марию я и подавно сумею облапошить. Конечно, что и говорить, она важная дама, но, чтобы ее одурачить, достаточно с чувством прочесть «Верую» или с похвалой поговорить о старине и пустить при этом слезу, вот так, скрестив руки, поднять глаза к небу и прошептать: «Господи, спаси и сохрани нас от нынешних злодеев и грешников!»

– Твоя болтовня мне надоела, Алакрана. Какой ответ ты принесла?

– Какой ответ? Да я целых три дня потратила на уговоры, дорогой мальчик. Как теперь бедняжка поступит? Полагаю, она готова покинуть дом и бежать с тобой, куда бы ты ни пожелал. Чтобы проникнуть в этот дом и в святая святых ее спальни, у тебя есть ключи, которые ты заказал по восковому слепку, что я тебе раздобыла. Ты счастливец, ты тысячу раз счастливец, мой мальчик! Как тебе известно, донья Мария спит в большой комнате направо, а три девушки в самой глубине дома; от доньи Марии их отделяет гостиная и еще две комнаты, так что опасаться нечего.

– Но разве она не дала тебе записки или ответа на словах?

– Как же, сеньор, дала. Было бы невежливо оставить тебя без ответа. Здесь, на страничке из книги, она отмечает, указывает и назначает день и час, когда она бросится в объятья этого оборванца и…

– Замолчи и дай сюда листок.

– Минутку терпения. Сегодня донья Мария мне сообщила, что спит по ночам мертвым сном. Это доказывает, что у нее чиста совесть. Благослови ее Бог!.. Так вот, ежели желаешь получить письмецо, побрызгай на меня золотой росой, как обещал.

Лорд Грей кинул старухе горсть монет и, схватив письмо, спрятал его на груди. Потом поднялся, готовый следовать за мной.

– Уйдем отсюда, – сказал я, – не то я задушу проклятую ведьму.

– Донья Эуфрасия вполне достойная сеньора, – сказал он с иронией. – Замечательный тип, оживляющий в моей памяти несравненную трагикомедию Родриго Кота и Фернандо де Рохаса[121].

Потом, обернувшись к жалкому сброду, он проговорил полунасмешливо-полусерьезно: