Кадын

Мы ехали до рассветных сумерек, потом спали, кинув плащи и не распрягая коней, до света, а после ехали целый день. Дым от пожара затягивал небо на востоке. Мы смотрели и жалели ту степь, что теряли с этим пожаром, — мы были уверены, что в тайгу огонь не поднимется, выгорит только трава, так дул ветер. Очи не приходила в себя, у нее начались жар и бред, она кричала, звала своего ээ и плакала.

— Ты можешь помочь ей? — спрашивала я Талая.

— Я лечу кости, а не душу, — говорил он.

Талай был лекарь, хотя лечил больше коней, но и людям он исправлял вывихи, сращивал переломанные кости, однажды открыл череп и достал опухоль, после чего человек остался жив. В наших станах были лекари, кому духи дали это как долю, были камы, кто излечивал бесплодие и лихорадку, но, когда ребенок падал с коня, когда охотник побывал под медведем, когда лесоруб попадал себе по руке, люди шли к Талаю. Я сама просила его помочь, когда болела спина от долгой езды, и он избавлял меня от боли, казалось, лишь коснувшись поясницы.

Нужных для Очи трав у нас не было, и они не росли в тех местах, где мы ехали. К вечеру ей стало хуже, и мы остановились на ночлег. Она металась и стонала. Мы сварили мясо, и я пыталась поить ее отваром. Она расплескала чашу, не глотнув ни капли. Ее лицо горело, а пальцы были холодные, как лед.

— Ее надо раздеть, — сказал Талай. Я смутилась, представив, что сделает со мной Очи, узнав, что я разрешила увидеть мужчине ее наготу, когда она была без памяти. Талай понял мои мысли и сказал:

— Когда я лечу, то не разбираю, мужчина передо мной, женщина или лошадь.

Мы сняли с Очи одежду, убрали волосы, смочили в реке шерстяной плащ и обернули ее. Ладони и ступни, такие же холодные, Талай велел мне растирать докрасна, а сам стал массировать ей спину и грудь. Плащ быстро нагрелся, но жар не прошел, и мы смочили его снова. Так мы делали всю ночь. Талай достал из своей сумы можжевельник и жег его, чтоб придать Очи сил. Ничего больше у нас не было. Но жар не спадал, и тогда Талай вскрыл кинжалом кровеносный канал Очи пониже локтя, сцедил кровь в чашу, а рану плотно замотал. Собранную кровь отдал духам — своему, моему и Очи.

Через некоторое время ей стало лучше, она даже открыла глаза, окинула нас мутным, беспамятным взглядом. Мы дали ей мясного отвара. Она выпила, откинула голову и забылась. Была последняя четверть ночи. Мы с Талаем молча сидели над ней, а потом я тоже задремала.

Проснулась на рассвете. Солнце встало уже высоко, но дым стоял на востоке, и оно светило мутно, как пустой зрачок в невидящем глазу. Талай сидел с Очи рядом, все так же без сна, лишь закутался в плащ от утренней прохлады.

— Ээ Торзы гонят дождь на Оуйхог, — сказал он и показал на тучу на севере, что спускалась с гор. Ветер, и правда, переменился. Туча шла быстро. — Мы успеем спуститься сегодня за перевал и не попадем под дождь, — пообещал Талай. Но мне было все равно. Я чувствовала себя уставшей, от малого сна глаза болели. Я посмотрела на Очи. Она спала, но жар не отпустил ее полностью. Талай прикрыл ее чепраком своего коня.

— Ей надо лучшего лекаря, чем я, — сказал он. — Ее надо отвезти к Камке.

— Ее надо везти в чертог дев, — сказала я.

Талай посмотрел на меня с удивлением, а потом кивнул. Мы соорудили для Очи из веток подобие люльки и закрепили на спине ее коня, она лежала там, как ребенок, прикрытая плащом. Правда, это не позволяло нам ехать быстро, но мы спешили, как могли, останавливаясь на ночлег в полной темноте и поднимаясь на рассвете. На четвертый день мы попали в родные леса и, не доезжая отцовского стана, свернули к чертогу дев.

Я не удивилась, когда ворота отворились раньше, чем мы приблизились к ним. Девы вышли встречать нас. Несколько дев стали перерезать веревки и ремни, которыми крепилась люлька, потом подставили плечи и унесли ее. Другие окружили Учкту, стали помогать мне спускаться, и когда я упала на их добрые руки, мне показалось, что я вернулась домой, где не была несколько лет. Неожиданная слабость поразила меня, и нежность ко всем девам, радость охватили. Я готова была разреветься. Опираясь на старшую деву, я прошла в открытые двери чертога, куда уже вводили Учкту и коня Очи, где лаяли собаки и висела туша оленя, — девы ждали гостей. Но в тот момент, когда двери уже закрывались, я вспомнила про Талая и обернулась: он склонился к шее коня и смотрел на меня.

— Не волнуйся, о нем тоже позаботятся, — услышала я голос старшей девы. — Но мужчинам нельзя в чертог. <…>

Глава 6. Имена войны

Зима быстро спускалась в тот год на наши земли. Стада уходили на зимние пастбища, многие семьи снялись и откочевали на Оуйхог, в страну озер. Охотники потянулись к первому снегу в тайгу, бить зверей в теплой шубе. От них первых и дошли до нас нежданные вести о встреченных на пути степняках.