Кадын

Царь Атсур, властитель степских, ехал к нам с миром. Десять вооруженных воинов вели трех коней с поклажей и верблюда с дарами. Пока же царь передал с гонцом бронзовое зеркало. Он велел сказать, что дар — это его знак мира, и просил преподнести его царевне, если она не замужем.

Я с удивлением взяла в руки дар. Зеркало было круглое, небольшое, на ручке, с выпуклым изображением деревьев, коня с поклажей и двух пеших людей, по одежде — из земель желтолицых. Но заглянуть в него я не решилась: если сокрыт в даре враждебный ээ, то именно так сможет он выкрасть душу или наслать болезнь. Я не верила этой вещи.

— Зеркало как знак мира, — задумчиво произнес отец. — Или он забыл наши знаки?

Мы молчали с Санталаем, коротко переглядываясь. Зеркало, личный предмет, связывающий человека с его ээ, не дарили у нас, если только не знали, что в семье ждут нового человека. Атсур, мальчик из степи, проведший детство у нас в плену, сын степного царя, не прошел нашего посвящения и не имел своего зеркала. Он мог и не помнить такого.

Степские приехали на утро третьего дня. Ночью падал снег, была пурга, но гордость молодого царя не дала ему приехать к нам ночью. Они ночевали в дороге и, верно, не спали. Кони были в снегу, люди злые и замерзшие, с красными глазами, только сам Атсур бодро подъехал на своем мохнатом коньке к золотой отцовой коновязи.

— Легок ли ветер? — с седла приветствовал он отца, вышедшего встречать к порогу. Наши слова легко слетали у него с языка. Мы с Санталаем стояли у отца за спиной.

С рассвета ждали мы гостей, нарядные надели шубы. Гости же наши были в простых, огромных шубах, подпоясанные широкими поясами с тяжелыми застежками. Богато убран был Атсуров конь, другие же простую упряжь имели. Были они при полном оружии, что сразу в глаза бросилось: с длинными пиками, колчан у каждого на плече висел, и лук за спиной, большие плоские мечи на поясах без ножен, в простых кожаных чехлах.

Хоть встречала я уже степских, не ожидала, что оторопею, увидав сразу одиннадцать мужчин, таких больших, совершенно чужих, глядящих на мир сквозь узкие щели глаз, словно бы за ними скрываясь. Как красные волки, которые стаей могут легко задрать большого оленя и сожрать даже кости, оставив одни рога.

— Легок ли ветер? — отвечал мой отец. — Не забыл ты наш стан, Атсур, не забыл и слова люда, что тебя вырастил.

— В вашем стане без перемен, — говорил молодой царь, спешившись. — Приехал бы такой высокий гость, как ты, ко мне, сейчас бы тридцать слуг твоего коня под уздцы вели, пятьдесят слуг под ноги тебе кидались, чтобы спустился по их спинам ты. Здесь же все, как и раньше было.

Он приблизился к отцу, и несколько мгновений они смотрели друг другу глаза в глаза, будто бы изучали, — два царя, молодой, с гладким, сухим лицом, и старый, с седой бородой. Только после положили правые руки на плечи друг другу, приветствуя.

— У меня найдутся люди, чтобы взять заботу о твоих лошадях и спутниках, — отец сказал.

— У них с собой шатры, они поставят их там, где ты им укажешь, царь.

— Пусть так, сейчас же проходите все вместе в дом, к трапезе.

Мы посторонились с Санталаем, давая царям пройти. Атсур, пригибаясь при входе, взгляд на меня кинул — как плеткой прижег меня этот взгляд. Мы с братом зашли следом. Слуги уводили коней и верблюда за дом, люди Атсура внутрь втягивались, а от подножья холма, видела я, приближались старшие братья.

Цари уже у очага сидели. Старая мамушка ставила столики перед ними, служанки вылавливали куски мяса из котла. Атсур говорил:

— Я вижу, даже слуги в доме твоем те же, эту женщину я помню еще с зубами.

— Добрых коней кто меняет? — отец отвечал. — А в степи новые порядки не ты ли завел? Слышал я, крепкие бои с братьями держать тебе приходилось.

Быстрый взгляд метнул Атсур — и опять спокойный сидел.

— Мой меч знал сражения, то правда. Но где твои дети? Или те возмужалые воины, кого я заметил здесь, твои младшие?

Он вел себя, как равный с отцом и по возрасту, и по силе. Мне не нравилось то. Но отец кивнул, и мы с Санталаем приблизились к очагу. Он нас представил. Мы стояли молча, как положено младшим, Атсур же не сводил с меня своих глаз. Я не отводила взгляда.

Вскоре пришли другие братья, а люди Атсура молчаливой громоздкой бурой массой расселись на гостевой половине дома. Всем достались мясо и хмельное молоко. Гости брали еду обеими руками, ели быстро и жадно. Мы не спешили. Мне неприятно было на них смотреть.

— Кто едет в гости зимой, за долгим разговором едет, — начал отец. — Но и то еще знает, что в голодную дорогу он едет, — или будет жить до весны.

Атсур на это расхохотался:

— О том я не думал, как обратно поеду, ты прав, — сказал. — Но в наших степях нет большого снега, суметь бы выйти из ваших лесов. Я же за важным делом к тебе приехал, оно одно меня в дорогу толкало. Только позволь сначала о другом речь повести, разговор же большой до того часа оставить, когда все нас покинут.

— Мои дети — это я сам, — отец отвечал. — Только твои люди здесь лишние, распорядись ими и говори.