Кадын

— Нет, добрый царь, не время сейчас, — Атсур настаивал. — Давай веселиться, а остальное оставим на вечер. Я с миром приехал и дружбой, закрыть хочу все старые розни. Прими от меня дары.

Он крикнул на своем языке, и три его человека, выплюнув недоеденные куски, бросились вон из дома, вытирая руки о шубы. Атсур пил хмельное молоко, на меня все тяжелее и дольше глядя. У него были резкие черты, широкие скулы, загнутый книзу нос и кожа красная, словно от ветра. Я решила совсем не смотреть на него.

Наконец те трое вернулись, неся три тюка. Положили их перед очагом. Сперва разрезали узлы на самом большом. Там были отрезы шерстяных тонких тканей желтого и белого цветов, широкие бронзовые пряжки на пояса и войлочные, яркие, цветами разрисованные чепраки. Все это слуги разложили по шести кучам.

— Я помнил, что шесть сынов боги послали тебе, царь, — молвил Атсур. — Эти дары твоим сыновьям и их прекрасным женам.

Люди стали обносить братьев, те благодарили Атсура кивками и поднимали чаши. Разрезали веревки на втором тюке. Там лежал широкий пояс из бронзовых пластин с выбитыми узорами из точек и кругов, на толстой кожаной основе, с такой же большой пряжкой, на ней птица была с глазами из красных каменьев. На поясе висели богато украшенные камнями и тонкими пластинками серебра ножны, из них торчала рукоятка меча, по размерам схожего с нашим, тоже богато украшенная. Еще в том тюке было бронзовое плоское блюдо с рисунками овец и козлов и дорогой чепрак из шерстяной ткани, крашенной пурпуром, с рисунком золотой нитью. По бокам чепрака висели кисти из красных нитей, три такие же были на ремне на грудь коню.

— Эти дары для тебя, царь, — сказал Атсур, и слуга поднес все отцу. — Не хмурься, что не дарю тебе золота, как подобает такому владыке. Эти вещи принадлежали моему отцу, а он был великий царь, ты знаешь. Лишь эти ножны и рукоять изготовили по моему приказу. Я велел не делать только клинка. Я не знаю размера твоей руки и побоялся оскорбить тебя, если сделали бы меньше. Велишь своим кузнецам вбить тот клинок, какой тебе подойдет.

Атсур лукавил, мы все поняли это: его земли были бедны на железо, и хороших кузнецов он не имел. Атсур не хотел показать свою слабость в этом. Отец с хмурым лицом принял дар, — чтобы не оскорбить гостя. Атсур не мог не заметить того, но не подал вида. Слуги уже развязали третий, малый сверток, и молодой царь неожиданно поднялся с места и сам подошел к нему.

— Я вез подарки для женщин этого дома, — сказал он и взял в руки деревянную чашу с точеной крышкой, размером с крупное яйцо. Он извлек оттуда бусы с прозрачными зеленоватыми камешками нефрита. — Но я вижу, царь не взял себе новой жены, значит, эти бусы я подношу твоей дочери, прекрасной лицом и черной бровями. Также я подношу ей и этот дар, в надежде, что не буду отвергнут. — И он достал крохотные серьги.

Кровь прилила к моему лицу: серег было две, а у нас две серьги дарит мужчина той деве, которую хочет взять женой к себе в дом. После свадьбы одну носит муж, другую — жена.

Я не знала, как поступить. Обернулась к отцу — тот смотрел на Атсура. Все братья тоже тяжело, с угрозой уставились на него. Гость же взял подарки и подошел ко мне, протягивая их.

— Я думаю, в ваших краях этот дар не имеет такого значения, как у нас, царь. Иначе я не знаю, как мне на это смотреть, — молвила я наконец, поняв, что отец ждет моего слова.

— Я помню ваши обычаи, царевна, — учтиво ответил гость, и кровь с новой силой бросилась мне в лицо.

— Значит ли это, что такова цель твоего приезда? — спросил отец.

— Когда я ехал, я не знал, сбрила ли Ал-Аштара свои девичьи волосы, — сказал степской царь. — Твои люди, встретившие меня в дороге, вселили в меня добрую надежду, и я стал торопить коней, чтобы скорей увидать цветок твоего рода. Но когда я приехал, то испугался за свои глаза: слишком легко ослепнуть от такой красоты.

Как по озеру проходит рябь от ветра, так прошла она среди моих братьев. Атсур не повел бровью. Я ощущала в себе слабость, ладони мои вспотели и похолодели, я не могла прямо смотреть ни на кого. Но все молчали, как если бы сказана была бестактность и люди не знали, как исправить это, не нанеся б'oльшую обиду. Атсур взял серьги двумя пальцами и поднес к моему лицу. Я подняла глаза. Помню, тогда я отметила, что ногти его были сильно грязны.

— Я не могу принять этот дар, — как девица, тихо сказала я. Тут же сердце мое вернулось на место, и твердость вернулась. — Я не могу это принять, не мне носить одну серьгу в ухе, — повторила я громче.

Гладкое лицо гостя не изменилось. Все его чувства скрывались за щелями глаз. Он продолжал стоять передо мной, будто я ничего не сказала.

— Ты не все наши обычаи помнишь, царь, или не знаешь, — вступил отец. — Не сочти за оскорбление отказ, и мы не сочтем за оскорбление твое сватовство. Но моя дочь — дева-воин, она посвятила себя Луноликой матери нашей, ее удел — быть хранительницей силы люда, а замужество и материнство не станут ее тропой. Такой обет дала она при посвящении.