Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

Есаул повернулся и, поднимая пыль рваными чарыками и постукивая толстой палкой, быстро зашагал по улице, развивая прыть не по летам и уже с натугой.

Карлы снял очки, бережно положил их на полку, стряхнул пыль с халата и сказал, посматривая на Мурада:

— Это он, должно быть, насчет своей собаки…

— Ну что ж, а ты скажи ему прямо в глаза…

Мурад покраснел, засверкал глазами, но Карлы перебил его:

— Да уж я найду, что сказать. Не беспокойся!

Вчерашняя незаслуженная обида снова разгорелась в его сердце, как угли под дыханием мехов. Он приосанился, взял железную палку с крючковатой ручкой и вышел из кузницы.

Кулман уже нетерпеливо ждал его. И, как только Карлы взошел на террасу, Кулман распахнул дверь, вышел к нему навстречу и закричал:

— Кто это тебе разрешил продавать шкурки на базаре? Почему ты не принес их ко мне в лавку?

Карлы меньше всего ожидал такого упрека. И у Кулмана был такой наглый, вызывающий вид, что чаша терпения даже у кроткого Карлы наконец переполнилась. Он никогда никому еще не сказал грубого слова, а тут вдруг сдвинул брови и резко сказал:

— А что ты кричишь на меня? Я свои шкурки продавал, — не твои. Разве я не имею права продавать кому хочу?

Он сказал это так твердо и при этом так прямо смотрел в глаза Кулману, что тот на минуту опешил и подумал:

"С чего это он так? Уж не стоит ли за ним кто? Уж не натравливает ли его на меня этот негодяй Кара-Буга, или Бегхан, или Чилли Бадак, а то и все вместе? Они уж и без того трезвонят, что я все неправильно делаю, всех обижаю".

Он кашлянул и сказал уже ласковым тоном:

— Ах, Карлы, мы же свои люди! Чего обижаться? Я почему это тебе сказал? Ты берешь у меня в лавке все, что хочешь, берешь в долг. Я жду, ничего не говорю.

И тебе надо было бы расплатиться со мной этими шкурками, а сыновья твои продали их на базаре. Это нехорошо!

— Мы берем в твоей лавке товар, верно, но мы и платим за него хлопком. Осенью собрали урожай и отдали тебе все до коробочки. Какой же еще долг?

— Э, чудак!.. А сколько ты сдал-то? Пудов сорок, а товар берешь круглый год.

— Как сорок? Нет! Твой весовщик свесил при мне и сказал: восемьдесят пять пудов. Мы сеяли исполу на трех полях. Хороший сняли урожай и все тебе отдали.

— Ну, пусть восемьдесят пять, не буду спорить. А все-таки долг за тобой остался.

— Какой же долг? — недоумевал Карлы. — Почему же мне тогда ничего не сказали?

— Да ты сам должен был это знать, сам сосчитать, сколько забрал товару и сколько сдал хлопка. А у меня все это записано, все до копейки. Мне твоего ничего не надо. Сейчас проверим. Эй, дай-ка сюда счетную книгу! — крикнул Кулман, повернувшись к двери.

На веранду вышел его младший брат Чарыяр с толстой потрепанной и засаленной книгой счетных записей.

— Вот всегда ты так. Заводишь канитель, — накинулся на него Кулман. — Почему ты не сказал ему, когда он сдавал хлопок: "Твоего хлопка столько-то, а товару ты забрал столько-то, а долгу осталось вот столько-то". А то он думает, что давно уже расплатился и ничего не должен. Подсчитай скорей, что с него причитается?

Чарыяр, опустив глаза, спокойно выслушал брань старшего брата, искоса бросил веселый, хитрый взгляд на Карлы, раскрыл книгу и начал считать.

У Кулмана было трое младших братьев. Когда-то он на свой счет учил их в медресе[18] в надежде, что они там научатся читать и писать и будут ему помогать в его все разраставшихся торговых делах. Они окончили медресе, бойко читали и писали, но нисколько не набрались ума, как это скоро обнаружил Кулман. Когда он увидел первые счета, составленные братьями, он схватился за голову и закричал:

— Вот ослы-то! Да вы меня разорите! Кто же так считает?

— Да мы аккуратно, точно все подсчитали, — сказал один из братьев, недоумевая, за что так рассердился старший брат.

— "Точно!..", "Аккуратно!.." — передразнил его Кулман. — Потому-то я и говорю, что вы ослы! Кому нужны эта точность и ваша дурацкая честность? Кто вас будет проверять? Курбан или Ата? Кто это их учил читать и писать? Карандаш у тебя в руке, ты и пиши — взял товару такой-то, пусть он взял на рубль тридцать, а ты пиши на рубль тридцать девять, а с кого можно, не стесняйся, пиши на два рубля тридцать. Это же торговля!.. А так вы меня вконец разорите!

И он начал переучивать братьев, и, надо сказать, они оказались очень способными учениками, быстро постигли торговую мудрость.

— Ну, вот, Карлы-ага, — сказал Чарыяр, водя пальцем по раскрытой книге, — ты сдал восемьдесять пять пудов хлопка, а взял товару — муки, гвоздей, соли, на платье невестке, керосину, масла, углей…

И он стал так быстро пересчитывать все, что взято было в лавке, что у Карлы запрыгало что-то и закружилось в голове.

— …Чтоб покрыть долг, тебе надо сдать еще по крайней мере пудов тридцать хлопка.

Чарыяр так же быстро подсчитал стоимость тридцати пудов хлопка и назвал цифру. Кулман был доволен братом, проворством и ловкостью, с какой он сочинил этот фальшивый счет.

— Молодец! — сказал он. — Молла Клыч уже десять лет торгует, а не умеет так считать, как ты.