Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

Он усадил Карлы рядом с собой и налил ему чаю. Карлы пил и внимательно посматривал на граммофон.

— Как же это сделано? — спросил он одноглазого человека.

Тот поднял крышку ящика, показал пружину, потом пластинку, мембрану, объяснил, как сделан граммофон.

Карлы покачал головой и сказал:

— И откуда ты все это знаешь?

— Да я слесарь! Приходилось чинить и не такие штуки. А с тобой мы вроде как братья родные: ты кузнец, я слесарь.

И он засмеялся, дружески хлопнув Карлы по плечу.

"Видно, хороший человек!" — подумал Карлы, почувствовав вдруг большое расположение к одноглазому слесарю.

— Он все знает и все может сделать, — засмеялся и Баба Солдат. — Недаром его зовут Батыр.

— Ну, как с работой? — спросил Батыр.

— Э, какая там работа! Ни угля, ни железа! — махнул рукой Карлы и хотел сказать: "Да и что толку от работы, когда никто ничего не платит!", но перед ним стояли его должники, и он постеснялся сказать это вслух.

— Да, плохо, плохо стало везде!.. И вам, крестьянам, и нам, рабочим, не лучше. Хозяева все норовят прижать нас, снизить расценки. Но мы им все-таки не поддаемся. Чуть что, сейчас же все как один не выходим на работу — и все. У нас народ дружный. Завод стоит день, другой, хозяину убыток, ну, он волей-неволей идет на уступки.

— А говорят, за это в тюрьму сажают, кто не хочет работать-то? Верно это? — спросил Жуллы Кривой.

— Верно! — весело сказал Батыр. — Но мы ведь этого не боимся: всех не пересажают. А мы все-таки своего добиваемся. И добьемся когда-нибудь! Не век так будем жить… Э, да что я болтаю!.. Народу-то приятнее слушать песни, чем мою болтовню. Верно, Солдат?

Он завел граммофон. Закрутилась пластинка. В трубе зашипело, и полилась задушевная песня "Сахып Джемал".

Народ с одинаковым интересом слушал и граммофон, и рассказы Батыра о том, что в России есть такие люди — большевики, которые не боятся ни виселицы, ни тюрьмы, ни каторги, смело борются за свободу рабочих и крестьян, о том, как солдаты на фронте во время атаки пристрелили своего офицера за то, что он бил их по лицу, как он был в Петербурге и видел царя — невысокого, серенького, и как русские рабочие после войны с японцами бились на баррикадах с царскими войсками, а крестьяне громили и жгли помещичьи усадьбы.

Рассказывал он это коротко, весело — так, отдельные случаи, как будто и не придавая никакого значения своей болтовне, и рассказы свои то и дело перемежал то тягучими, то веселыми граммофонными песнями.

В полночь он встал, снял с граммофона трубу, сунул в хурджин[24] сначала ящик, потом трубу, простился, сел на коня и ускакал в город.

Только после этого стал расходиться народ.

Карлы шел с Мурадом по запорошенной снегом улице под огромным звездным небом. Граммофон и рассказы Батыра сильно взволновали его, и он думал про Петербург, про Россию, огромную, как это небо, про своих сыновей-солдат, уехавших куда-то далеко на фронт.

"Вот и они теперь, как этот Батыр, посмотрят свет, узнают, как люди живут… А мы с Набат прожили век и ничего не видели, кроме аула. Набат-то даже и в Ашхабаде не была… Что это за жизнь?"

И когда утром на другой день Мурад сказал ему робким голосом: "Отец, Баба Солдат едет в Ашхабад. Можно, и я с ним?.. Я ведь ни разу не был в Ашхабаде…" — Карлы нисколько не удивился этому и кротко сказал:

— Ну что ж, поезжай… Да купи там напильники, наши-то совсем сточились.

Мурад приоделся и побежал к Баба Солдату, а Карлы взял ружье и ушел на охоту. Охота кормила его теперь больше, чем кузница.

13

Одноглазый Батыр приехал в аул еще раз со своим граммофоном в конце января, и опять в доме и перед домом Баба Солдата до полуночи толпился народ, слушал песни и рассказы Батыра. Приехал он и в третий раз, уже в феврале, когда в воздухе пахло весной. Но тут произошло неожиданное событие, сильно взволновавшее весь аул.

Баба Солдат, как всегда, сидел рядом со своим гостем Батыром и посматривал на народ, толпившийся в дверях. И вот часов в десять он заметил в толпе за дверью двоюродного брата Кулмана, который служил у Кулмана, сопровождал его караваны то в Хиву, то в Мерв, то в Ашхабад. Это был большой хитрец и плут. Он воровато выглянул из-за спин, посмотрел на граммофон, на Батыра и спрятался.

Баба Солдат сейчас же подмигнул Мураду, стоявшему возле двери, и тот вышел во двор. Граммофон в это время допел свою песню. Батыр снял пластинку и заговорил о выборах старшины, которые были назначены, как он узнал в Ашхабаде, на первое марта.

— Эх, если бы старшиной был у вас такой человек, как кузнец Карлы! Это хороший, честный человек! Он-то уж никого бы не обидел, — сказал Батыр.

Карлы смутила эта похвала. Он опустил голову.

— Да как его выберешь? — заговорил народ. — Уж куда бы лучше!.. Да разве дадут его выбрать?

— А почему же?.. Ваша воля. Народ выбирает. Конечно, начальство захочет, чтоб опять выбрали Кулмана. Но надо добиваться своего! Без усилия и палку не поднимешь.

В это время в дверь втиснулся взволнованный, тяжело дышавший Мурад. Он, видимо, бегал куда-то и запыхался.

— Батыр, — сказал он, — конь твой не стоит, крутится, домой просится.