Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

Иранцы не раз уводили его в плен, но хозяин его и не думал выкупать, выкупали его собственные ноги. Он бежал из плена, бежал раз из тюрьмы хивинского хана. По бедности до тридцати пяти лет не мог жениться. Потом женился на дочери бедного пастуха. У него было два маленьких сына и недавно родилась еще дочка. А тут хозяин послал его на мельницу смолоть два верблюжьих вьюка пшеницы. Только он выехал из песков Каракумов, наскочили на него разбойники Хасан-али-бека, связали и увели в плен.

Я слушал его, и у меня сердце горело.

"Эх, бедняга, думаю, а теперь тебе голову отрубят, и останутся твои дети сиротами".

А он спокойно сказал:

— Ну, давай спать! Ложись и ни о чем не думай! Завтра подумаем.

И побрел к себе короткими шагами так ловко, так тихо, что ни разу не брякнула ни цепь, ни колодка.

4

— Не скучно тебе слушать? — спросил вдруг Нияз-мурад. — Старики — болтливый народ…

Я испугался, что он закапризничает и перестанет рассказывать, и даже вскрикнул:

— Нет, нет! Как же может быть скучно, когда это жизнь моего народа? Я не знал, не слышал об этом и, если бы не ты мне рассказывал, никогда бы не поверил, что все это было. Это очень интересно!

— А интересно, так слушай про нашего знаменитого коня Дордепеля!.. За два года до того, как я попал в плен, весна у нас была дождливая. Трава выросла зеленая, высокая, выше колена, особенно у подножия Копет-Дага. Богачи наши — баи — всегда пасли скот в Каракумах, подальше от Ирана, а тут решили они перегнать скот на обильные пастбища к подножию Копет-Дага.

Узнал об этом народ и обрадовался:

— И мы туда же погоним свой скот! И у нас теперь будут и масло, и пенка, и каймак!

Выехали из крепости на летовку со скотом, с кибитками, с палатками. Отцу с матерью некого было пасти, не было у нас скота, и они остались в крепости. А меня попросили соседи помочь им перегнать скот, и я ушел с ними на летовку. Там, в степи, в низине, покрытой густой травой, были колодцы, не такие глубокие, как в Каракумах — в двадцать, тридцать сажен и с горькой водой, а поменьше, глубиной в одну-две сажени и с хорошей пресной водой. Это возле Бахардена. Вокруг этих колодцев поставили рядами кто кибитку, кто палатку, получился целый аул. А вокруг аула с четырех сторон торчали высокие песчаные холмы.

На всякий случай, чтобы иранцы не застали врасплох, на холмах вырыли рвы-окопы, обсадили их, чтоб не видно было, кандымом, черкезом, саксаулом и стали жить.

Об этом пронюхали шпионы шаха Наср-Эддина и сказали ему:

— В таком-то месте на летовку выехали туркмены, безоружные. Если их сейчас окружить, то можно считать, что мы завладели всем Аркачем[33] и всеми его богатствами.

Наср-Эддин сейчас же собрал много конников, начальником назначил Джапаркули-хана и сказал ему:

— Если ты завладеешь всем Аркачем, зальешь его кровью туркмен, сделаю тебя ханом всего Аркача. Что хочешь с ним, то и делай!

И всем ханам Хорасана написал приказ, чтоб они со своими войсками присоединились к Джапаркули-хану и помогли ему бить и резать туркмен.

И вот Джапаркули-хан, волоча с собой пушки, с барабанным боем двинулся на нас. К нему примкнули еще ханы мелких крепостей.

Мы этого ничего не знали. Только проснулись раз на рассвете, глядим — иранцы туча тучей, весь сброд Наср-Эддина окружает нас со всех сторон. Все выскочили из кибиток, из палаток. Крик поднялся. Что делать? Как обороняться? Сразу две сотни стрелков со своими хырлы[34] побежали во все стороны — на холмы, в окопы. Сотня лучших конников вскочила на простых рабочих лошадей. Остальные хватали что попало — кто нож, кто саблю. Женщины привязывали к шестам ножницы, какими стригли овец, делали пики. А старики, старухи, ребятишки кинулись с лопатами укреплять окопы. Вот и собралось у нас такое войско.

И, как назло, не было среди нас ни одного сердара, ни одного богатыря, который умел бы командовать войском. Что ж, сами стали командовать. Нашлись и трусы среди нас. Особенно один человек. Он учился когда-то в Бухаре, и его прозвали за это Мулла Кути.

Он боялся иранцев, не любил выезжать из крепости. А тут один бай уговорил его:

— Поедем на летовку! Все едут. Ты знаешь молитвы и пригодишься там и живым и мертвым. Заработаешь бурдюк масла, поешь пенок и каймака.

Он и соблазнился. А тут, как увидел иранцев, поднял вой, начал ругать этого бая:

— Пусть сгинет твоя пенка и каймак и все твои живые и мертвые!

А потом свою жену и сыновей:

— Это все вы: поедем да поедем! Вот вам и пенка и каймак!

Он так кричал, как будто на него одного напали иранцы. Старший сын его не выдержал и крикнул:

— Отец, да разве твоя душа слаще других? Будем защищаться!

— Чем?.. Твоя мать, что ли, защитит нас ножницами?

Народ собрался посреди коша, кто с ружьем, кто с ножом, кто с саблей, стали совещаться. Один из белобородых стариков сказал: