Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

Ниязмурад налил чаю и, сдвинув брови и вытянув губы, стал шумно пить.

5

— Ну вот, уехал Али-бек, а мы сидим во дворе, ждем, что дальше будет. Менгли дня три почему-то не подходил ко мне, не разговаривал. На четвертый день в полдень сидел я возле забора в тени; смотрю, Менгли, лениво передвигая ноги в цепях и в колодке, идет ко мне из-под навеса. И мне показалось, что он улыбается. Хотя у него такое было лицо, что и не разберешь — то ли он радуется, то ли горюет.

Подошел, сел рядом со мной.

— Сидишь, Сумасшедший?

— А что же мне делать, — говорю, — как не сидеть?

— А я знаю, что делать, — сказал он, вытянул ноги и уставился на колодку и цепи. — Помнишь, я говорил: "Подбрось яблоко, пока-то оно упадет, о боже!" Все изменится! И верно. Али-бек там и остался.

— Где там?

— Фу-ты!.. Посмотри ты на него!.. Куда уехал, там и остался. Как ни хитри, ни воруй, а когда-нибудь да попадешься. Вот и Али-бек сидит сейчас, вроде нас, в крепости и любуется на колодку и цепи. Кто ездил с ним, все вернулись, один он попался.

Менгли засмеялся.

— Я еще не знаю, как это он попался. Говорят, Хасанали-бек подозревает двоих. Один был проводником Али-бека и оказался будто бы изменником. А другой — старший солдат хана. Они будто бы оба ненавидели Али-бека и подстроили это дело. Хан хочет повесить их нынче вечером. Ну, теперь-то моя голова еще подержится на плечах.

И он опять засмеялся.

— А с конем-то как? — спрашиваю я. — Не поймали они Дордепеля?

— Фу-ты!.. Послушай, что он говорит!.. Да разве отдадут им в руки такого коня? Он дома крутится себе вокруг своего кола и ест траву. Потому-то я и не беспокоюсь за свою голову.

Потом он посмотрел вокруг, не подслушивает ли кто, и тихо сказал:

— Бежать нам надо. Нас с тобой некому выкупать, нет у нас ни храбрецов с острой саблей, ни богатых родственников с большими деньгами. Сами о себе должны позаботиться. Пока мы еще не обессилели от голода и не настали еще холода, надо бежать, иначе этот двор станет нашим кладбищем. Подохнем мы тут с голоду.

Я обрадовался и подумал: "Значит, он нашел способ бежать без всякого риска". Но это было не так.

Менгли опять посмотрел вокруг и зашептал:

— Только никому ни слова об этом! Самый лучший твой друг может узнать об этом только тогда, когда мы уже выйдем за ворота крепости. Видишь, сколько во дворе народу? Поди разбери, кто тут пленный, а кто шпион хана. Чтоб убежать, нам придется убить одного караульного, двоих связать. Мы перелезем сначала в скотный двор, оттуда мимо глинобитных домиков проберемся осторожно к воротам крепости. Привратник — свой человек, но мы вроде как насильно заставим его открыть нам ворота, а потом свяжем.

Этот план, как оказалось потом, придумал не сам Менгли, хотя и была у него голова с котел, а старик привратник, хороший человек. Менгли-то мне ничего об этом не сказал, я уже потом догадался.

А привратник этот был вот какой человек. Когда-то в молодости, когда у него были кое-какие деньжонки, он купил осла, нагрузил на него хурджин с кишмишом, орехами, горохом, зеркальцами, гребенками, иголками, всякой мелочью и ездил по Туркмении из крепости в крепость и выменивал на шерсть, на кожу, на разные товары, возвращался в Иран и продавал на базаре.

Таких мелких иранских торговцев в старину много бродило по Туркмении, и туркмены не обижали их, даже в гости к себе приглашали. Вот тогда-то Менгли и познакомился с этим привратником. Он не раз ночевал у отца Менгли. А потом пришла старость, и ему уже не по силам было путешествовать, и он стал ходить к Хасанали-беку, дарить ему подарки и просить взять его на службу. Ходил, ходил, наконец хан взял его в привратники. Он как-то зашел к нам во двор, увидел среди пленных Менгли, узнал, что хан хочет послать его голову шаху Наср-Эддину, и задумался: как бы это его спасти? И придумал.

У ворот нашего двора каждую ночь караулили двое солдат — один одну ночь, другой другую. И один был худой, тощий и какой-то болезненный. Он всю ночь не спал, все тянул песню. А другой, красномордый, плотный, с рыжей бородой, крашенной хной, — плохой был служака. Сядет у ворот, обнимет ружье, опустит голову, и не слышно его, то ли спит, то ли думу думает.

Вот Менгли мне и говорит:

— Надо завтра бежать. Тощий сегодня караулит, а рыжий завтра будет. У рыжего-то стреляй под самым ухом из пушки шаха, он все равно не проснется. А потом он караулит не с одним ружьем, а еще и с саблей. Нам оружие пригодится, а то у меня всего один нож, а у тебя нет ничего.

Я посмотрел на свои ноги в цепях, на ноги Менгли в цепях и в колодке и сказал ему:

— Да как же мы с таким грузом перелезем через такие высокие стены?

Менгли засмеялся:

— Э, завтра увидим… Только держи язык за зубами! Завтра, как стемнеет, жди меня вот тут в углу.

Он встал и опять, лениво волоча колодку, пошел под навес.

Вечером Хасанали-бек повесил двоих, ездивших вместе с Али-беком ловить Дордепеля, и сказал:

— Пусть Али-бек до самой смерти сидит в плену! Я его выкупать не стану. А если вернется как-нибудь сам, я повешу его, как этих негодяев.

Уж очень досадно ему было, что не удалось поймать Дордепеля.