— Вставай, свинья!
Тот вскочил, дрожит от страха.
— Вяжи ему руки! — приказал мне Менгли, а сам вытащил из-за кушака нож, вытаращил глаза, схватил за шиворот старика привратника и закричал грубым голосом:
— Я отрежу голову этой сторожевой собаке хана! Вынь у него изо рта платок. Пусть он кричит теперь, сколько хочет!
И такое страшное, такое зверское лицо стало у Менгли, что я подумал, что он в самом деле озверел и хочет отрезать старику голову. Он ведь всегда мне каким-то придурковатым казался. Я схватил его за руку, уговариваю:
— Брось! Что ты делаешь? Ведь это большой грех отрезать голову человеку.
Куламали уже без платка во рту повалился в ноги Менгли и стал умолять пощадить его, старика. А Менгли размахивал ножом и кричал:
— Пощадить!.. Твой хан взял голову моего отца, а я взамен возьму твою голову и голову хана и положу вам обоим на животы жернова!
— Да брось, не трогай ты его! — умолял и я Менгли.
Он чуть улыбнулся и сказал:
— Ну, ладно, ради тебя пощажу эту сторожевую собаку. Но их надо запереть.
Мы вышли, заперли мельницу и поскакали на север, домой.
Хозяевами этой мельницы, оказывается, были два брата. Одного мы связали и заперли вместе с Куламали, а другой, старший брат, был близким человеком хану. Вот Куламали, чтоб хан не повесил его за то, что он помог нам бежать, и научил Менгли сделать так. Мельник видел своими глазами, как Менгли хотел отрезать голову старику, и у него уж не могло быть никаких подозрений.
Мы благополучно доехали — я до своей крепости, а Менгли с парнем до своих крепостей, и скоро я услышал, что вслед за нами в ту же ночь все пленные бежали от хана и тоже благополучно добрались к себе домой. А когда я узнал, как попался вор Али-бек, так я даже рот разинул.
— А как он попался? — нетерпеливо спросил я Ниязмурада.
— А вот слушай, если не надоело!
— В те времена мало кто пахал и сеял в одиночку. Сам знаешь, воды было мало, и почти вся она текла на поля ханов и баев. А если у кого из крестьян и был свой пай воды, так не было у него ни лошади, ни бороны, ни плуга. Приходилось объединяться, пахать и сеять сообща. Да одному-то, я уж говорил, опасно было выезжать в поле, сразу в плен уведут.
В тот год хозяин Дордепеля объединился с двенадцатью крестьянами, такими же небогатыми, как и он сам. Посеяли они пшеницу, ячмень. Надо было поливать. Хозяин Дордепеля боялся оставлять коня дома, брал его всегда с собой в поле.
Али-бек в это время перешел границу и как-то пронюхал об этом — стал караулить.
Как-то раз выехали крестьяне на поливку. Коней своих спутали, и Дордепеля тоже, взяли лопаты, пустили воду, работают. А неподалеку были овраги, размытые потоками. Из этих-то оврагов вдруг и выскочило десятка два конных иранцев во главе с Али-беком, подскакали к Дордепелю. Али-бек, разбойник, живо распутал Дордепеля и вскочил на него. Дружки окружили Али-бека и поскакали все в сторону гор.
Ну, крестьяне: "Ах, ох! Из-под носа увели!.." А что поделаешь, когда на всех четыре ружья да десяток сабель и кони-то остались все рабочие? Разве догонишь? Один парень вскочил на лошадь и поскакал в крепость, да без толку. Пока он доскачет, Али-бек на Дордепеле будет уже в Иране.
Хозяин Дордепеля, бледный, смотрел вслед коню и молчал, только борода у него тряслась. И вдруг бросился бежать за конем. Крестьяне за ним с ружьями, саблями. Иранцы оглянулись и, должно быть, обрадовались: "Бежит, дурак! Хочет в плен попасть вместе с конем!" И придержали коней, почти шагом едут.
А ты знаешь, как у нас в праздники на скачках: соберутся люди, весь аул, выведут лошадей, отмерят расстояние, какое они должны пробежать, и пустят их. Кони только добегут до конца, кто-нибудь махнет шапкой, крикнет: "Дошли до места! Назад!" Кони сейчас же поворачиваются и, как пули, обгоняя друг друга, летят назад, к народу, обегут вокруг и остановятся. Дордепель всех коней побеждал на скачках. Никто за ним не мог угнаться.
Вот хозяин-то бежал, бежал, свернул в сторону на бархан и закричал:
— Эй, дошли до места! Назад!
И замахал шапкой.
Дордепель, как услышал это, увидел шапку, мотнул головой, повернулся и полетел, как птица, на голос хозяина. Али-бек, разбойник, вцепился в луку седла, ни жив ни мертв. И товарищи его растерялись, не знают, что делать. Стоят на месте.
А Дордепель думал, что он на скачках, подскакал к крестьянам, дал один круг и остановился. Один парень схватил его под уздцы. Али-бек вытаращил глаза, натопорщил усищи, побелел, как не раз уже стиранная тряпка. Кто-то ударил его прикладом ружья по затылку. Он свалился с коня, и его связали.
А хозяин Дордепеля обнял своего красавца и заплакал от радости.
Иранцы сунулись было выручать Али-бека, но их обстреляли из ружей, да еще вдали показались какие-то всадники. Иранцы испугались и ускакали.