Кафедра доверия

На цветной, буро-охристо-красной и черноватой репродукции был изображен косматый мамонт, очень похожий на чучело березовского мамонта, некогда виденное мною в Зоологическом музее Академии наук. Но тут мамонт был изображен совсем небольшим, едва ли с лошадь величиной. И как-то не по-древнему около него был поставлен художником человек в свисающей с плеча наискось на бедро шкуре. Человек стоял, положив руку на холку мамонта. Чуть спереди была изображена девушка, вернее молодая женщина. Она оглядывалась через плечо на человека и зверя, словно ждала, что вот-вот они оживут и последуют за нею.

— Вот тебе и раз! — услышал я голос антрополога. — Посмотрите, Корнев, да он задремал над шедеврами моего кроманьонского Леонардо!

Голос доносился до меня будто издали, будто из того коридора, который опять привиделся мне. И я увидел самого себя уходящим по этому коридору туда, к зеленой лампочке.

— Да он совсем спит! — как шелест листьев, послышался где-то рядом ответ художника.

Да, я действительно спал. Два дня и одну ночь я проспал на диване в кабинете антрополога. Проспал со всеми удобствами, ибо хозяин уложил меня, как маленького, по всем правилам.

Очнувшись от сна, я увидел, что я в пижаме, немного для меня великоватой. Налицо были подушки, простыни, одеяла.

Я был поражен. Со шкафа на меня поглядывал бронзовый кроманьонец.

Вошел хозяин и с ним солидного вида врач в белом халате.

— А, поздравляю! Наконец-то вы вернулись из межзвездных скитаний! — обрадовался антрополог. А врач, пощупав пульс, выслушал меня и сказал, что температуру можно и не измерять — организм в полном равновесии.

Слова антрополога о межзвездных скитаниях вернули меня к пережитому. В отличие от того случая в детстве, на этот раз я сразу, связно и четко вспомнил, какой удивительный сон я видел, покуда спал.

— Вы знаете, во сне я был человеком, чьи рисунки вы тогда начали нам показывать! — признался я.

Врач спросил, помню ли я хотя бы отрывки сна. Отрывки! Я помнил всё, с начала и до конца.

— Постойте, — сказал антрополог. — Пусть он сначала подкрепится. А потом уж послушаем межзвездного скитальца.

Принесли апельсиновый сок, фрукты, кофе, сухарики. Все показалось мне необычайно вкусным и новым, будто я впервые пил кофе, ел сухарики и тянул густоватый сок апельсина.

— Вот теперь и послушаем! — сказал антрополог, когда поднос унесли. То, что я рассказал хозяину и врачу, потом было записано мною слово в слово.

Вы помните, когда я вдруг стал задрёмывать, я увидел себя идущим по бесконечному, но вовсе не страшному, скорее уютному коридору? Потом лампочка впереди погасла, и я в темноте раскинул руки и концами пальцев достал до стен. Стены оказались… каменными, деревянная обшивка пропала. Я медленно двигался вперед, не испытывая никакого страха.

На ощупь я понял, что коридор поворачивает. Впереди опять показалось свечение, но уже не зеленое, а красновато-оранжевое. Свет дрожал, потом стал шириться, и я понял, что это пламя, что горит хворост и огонь пляшет над костром.

Я опустил руки и уверенно пошел к сводчатому пещерному залу, в котором горел костер. У костра сидела молодая женщина, и я с радостью вспомнил, что это Эа, моя жена.

— Наконец ты вернулся! — радостно вскричала она.

Тут позвольте заметить, что весь разговор происходил на непонятном, богатом гласными языке, но всё тут же как будто само собою переводилось на русский. Я понимал все, что говорила Эа, и она понимала меня, хотя я, как мне казалось, говорил по-русски. Эа подбежала ко мне, и я обнял ее.

Ее темные волосы были гладко зачесаны и заплетены в две тугие косы. Я вспомнил, что она изобрела для волос полугребень-полущетку — вставила обрезки игл дикобраза в кусочек дерева, — и причесывалась им, поглядывая в воду, которую мы держали в долбленой корчаге. Так вот мы и встретились опять в нашей пещере.

— Мим так скучал без тебя, — сказала Эа и позвала: — Мим, Мим! Уан пришел!

Из-за невысокой перегородки послышался сухой шорох. Какое-то существо подымалось, видимо, с густой легкой подстилки. Вот оно смутным пятном возникло в глубине нашего зала, потом двинулось вперед, побежало, и я опять вспомнил: Мим — это же карликовый мамонт, которого мы с Эа вытащили из старой ловчей ямы! Она осталась с тех пор, когда повальная болезнь уничтожила у нас три больших рода. Из всех остались в живых только девочка Эа из рода Мью и я, Уан, из рода Эрк. «Мью» значило «добрые люди», «Эрк» — «те, что рисуют зверей».

На стенах нашего жилья я изображал зверей, стараясь не забыть того, чему научились мои предки.

Особенно я любил рисовать нашего Мима. Рядом с ним я всегда рисовал Эа и себя. Я изобразил всё — как мы услышали крики мамонтенка в яме, как пришли и смотрели вниз, как устраивали скат, по которому он мог выбраться на волю. Это была первая серия рисунков.

Потом были другие — как мы кормили Мима, как ходили втроем по лесу, как Мим, когда подрос, помог нам отразить нападение громадного, двухметрового волка, в плечах почти ростом с Мима. Мим оказался бесстрашным бойцом, а мы действовали уже луками и стрелами. И волк отступил.