Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Инструкция эта начинается с многословного рассказа, столь же неловкого, сколь и бесполезного, о том, каким должен быть университет. Допустим даже, что может быть указ обременен подобным изъяном, но указ бесспорно не должен содержать безнравственное правило, изложенное в конце первой главы (статья 3, d), согласно которому «профессора должны быть убеждены, что призваны не для продажи собственных познаний за известную меру корысти, но что правительство, облекая их почтенными званиями, кои с толиким трудом в других родах службы приобретаются, желает, чтобы они видели в себе людей, работающих во славу Божию, для спасения вверенных им душ, для пользы Отечества и просвещения, для славы их сословия и для собственной чести». Все это верно, но какова единственная побудительная причина, какую государство предлагает для таковых их действий? – «Почтенные звания, кои с толиким трудом в других родах службы приобретаются». Итак, ради этих светских отличий надо служить Господу, Отечеству и юношеству! Душа порядочного человека сжимается при чтении этих строк. Религия, коей правительство объявляет себя глашатаем в каждом параграфе этой инструкции, предлагает нам много других побудительных причин, как то: удовольствие видеть, что труды наши приносят благо, покойная совесть, жизнь за гробом и милость Господня (именно в этом смысле составлен параграф 212 Устава от 4 июня 1820 года для училищ Дерптского учебного округа). Горе государству, где добро творится только ради званий! А если администрация не может обойтись без этого рычага, по крайней мере не должна она его напоказ выставлять как единственное средство, но, напротив, пускать в ход с некоторой стыдливостью.

Вторая глава начинается с определения слова . Всякий знает, что учиться – значит пытаться приобресть знания или умения. Автор инструкции полагает, что русское правительство имеет для этого слова особенное определение. « собственно, в видах правительства, – утверждает он, – называется приобретение познаний, для жизни в обществе нужных». Определение это плохо тем, что оно неполное, а главное, тем, что говорит тому, кто учится, что он сам, его личность есть единственная цель его стараний, и таким образом поселяет эгоизм в душу учащегося, который, следуя этому определению, станет учиться только ради того, чтобы заработать на жизнь, меж тем как следовало бы ему напомнить, дать ему почувствовать всей душою, что учиться он должен ради того, чтобы быть полезным государству и вообще себе подобным и что именно этим облагородит он свое обучение. Чем яснее мы видим, что именно эгоизм такого рода заставляет русского человека учиться (замечание, которое невозможно не сделать), тем больше должно правительство стараться этот эгоизм подавить.

«Посему, – продолжает автор инструкции, – в преподавании всех наук в университете должен быть один дух Святого Евангелия». Вывод этот, эту связь идей, меж коими нет ничего общего, понять невозможно. Кажется, будто сочинитель инструкции нарочно проповедует эгоизм, дабы столкнуть с ним Религию.

Конец этой главы разрешает в двух словах проблему величайшей важности. Статья 4 гласит, что главнейшая обязанность ректора есть предупреждать профессоров от «преступных внушений вольнодумства» и что обязан он, «в случае непослушания, запретить преподавание и представить об их отрешении, с нужными доказательствами виновности». – Подобное требование губительно для личной безопасности профессоров и противно уставам всех университетов русских. Ведь в этом случае каждый профессор знает, что его судьба в руках ректора, а не в руках Совета университета, который один имеет право судить профессоров, – право, которое Император недавно признал весьма явно, отказавшись судить четырех дерптских профессоров юридического факультета, чьи проступки признаны были Университетом, и предав их суду Совета. <Недолгая история русских университетов содержит многочисленные случаи, когда профессоров увольняли без суда по доносу ректора или попечителя.>

Глава о философских науках начинается с двух определений логики, причем оба неверны. Ибо если можно сказать о логике (как это делает автор инструкции), что , или что она есть , то все это справедливо и по отношению к любой другой науке, поскольку все они упражняют человеческую способность суждения. Свойство это отнюдь не есть отличительная черта логики. На что вообще все эти определения, которые порождать могут только критику и даже сатиру и тем самым уменьшать почтение, с каким следует относиться к указам и к Государю, от чьего имени они издаются?