Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Взгляните, Государь, на Вашу Россию. Не стану спорить, кое-где жалобы раздаются; но Вас любят, обожают. Засни Вы на любой дороге, на любой улице, где пожелаете, прохожие окружат Вас и будут Ваш сон караулить вплоть до пробуждения, не ради того, чтобы Вас от нападения защитить, но чтобы предохранить от несчастного случая. Одно только есть средство лишить Вас этой всеобщей любви – развратить юношество. Человек прощает несправедливость, даже жестокость по отношению к себе, но отец никогда зла не простит, причиненного его сыну. – Поверьте старому учителю, который за юношеством и всеми его сношениями уже сорок лет наблюдает.

Но соблазн конституций, ненависть к законной власти? – Прибавлю сюда и правила протестантизма, которые обвиняли в том, что они королевской власти противоречат. Благоволите, Государь, вместе со мной эти три пункта коротко рассмотреть.

Существует ли этот соблазн конституций? Беззаботные неаполитанцы не сумели, да и не захотели драться за свою конституцию. Повели бы себя не трусливее прочих, если бы вещью этой в самом деле дорожили. Но теперь сыты по горло этим первым опытом. Французы видят, как постепенно отнимают у них ту хартию, какую Вы им даровали, и не говорят ни слова[669]. В палатах речи произносятся, вот и все, а на повестке дня снова старинный стиль академий. Французы от революций устали. Испания – Вы бы обиделись, когда бы я о ней заговорил. Чувствуете Вы наверняка не хуже меня, что была бы она мирной <и процветающей>, подобно Португалии, когда бы король душу имел или хотя бы благоразумие. Германия покойна и оставалась таковой все 30 революционных лет. Государства конституционные живут в нерушимом мире со своими государями, а в других государствах подданные почти напрочь забыли, что им конституцию обещали[670]. Немцы никогда, ни в каком столетии не бунтовали. Тридцатилетняя война бунтом не была, хотя не была и войной исключительно религиозной. Князья вместе со своими народами выступали против амбиций Австрии.

Ненависти к законной власти никто не выказывает. Бонапарт не осмелился новые династии навязать Пруссии и Австрии, а если в Вестфалии, Неаполе и Испании поступил он иначе, то везде и был за это наказан нациями; испанцы, когда последнюю войну вели, не собирались своего короля с престола сбрасывать. Наконец, то, что в Швеции произошло, сделано было при всеобщем согласии, а то, что будет сделано, сделается с Вашего согласия или не сделается вовсе[671].

Наконец, в самом ли деле дух протестантизма враждебен королевской власти? Не хочу, Государь, утомлять Вас теоретическим рассмотрением этого вопроса, на что потребовалась бы дюжина страниц; впрочем, явись у Вас хоть малейшее желание таковые прочесть, представлю Вам их охотно. Теперь же обращусь к истории. Пусть решают факты. При возникновении протестантизма ни одна немецкая правящая династия своей власти не потеряла; даже конституций политических нигде введено не было. Те конституции, которые еще и сегодня существуют, – конституции вольных городов, которые вольными быть перестали, – все восходят еще к эпохе католической. Генеральные Штаты Франции, Кортесы испанские не сегодня возникли. Обязаны мы ими средневековой древности, когда все были добрыми католиками. А если в те времена суеверий и рыцарства и случались какие-нибудь революции, то затевали их римские папы. А в наши времена в каких странах революционный дух себя явил? Во Франции, в Испании, в Португалии, в Неаполе – странах католических, тогда как протестантская Германия, хоть и была наводнена революционными армиями, спокойной осталась. Соединенные Штаты Америки, поднявшие знамя республиканизма, нашли поддержку у Франции, что же до Англии, если сегодня признает она независимость новых государств в этой молодой части света[672], то, уж конечно, не ради того, чтобы насаждать там догматы Лютера, а чтобы везти туда свои товары.

Благоволите, Государь, возвратиться к собственным Вашим идеям, светлым и ясным, которые так надежно Вами руководствовали до эпохи конгрессов. Удалите, развейте те туманы, которыми стремятся затмить Ваш взор. <Следует ли королям чего-то бояться? Да, смею сказать: Людовик XVI был бы до сих пор жив, будь у него другое окружение, да и все прочие цареубийства в новой истории совершены были иезуитами или стали плодами личной ненависти.> Иностранцы Вас этими туманами опутали, дабы превратить в пугало для Европы, а кое-кто в Вашем окружении, из которых г-н Магницкий самый пламенный и самый необузданный, туману прибавляют и делают его все гуще, чтобы стать Вам необходимыми и хвастать тем, что они Ваша опора.