Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

9) Часто буря застает корабль вблизи залива Петербургского. Куда же он денется, если Петербург будет прочно дамбой отгорожен? Человеколюбие предписывает, чтобы мог такой корабль найти приют, и это непременно надобно иметь в виду тем, кто будет производить работы, призванные Петербургу обеспечить безопасность. План профессора Паррота предусматривает на сей предмет надежную гавань, способную вместить от 10 до 12 кораблей, за одной из тех двух дамб, которые будут сдерживать силу волн в устье Большой Невы.

10) Во всех возможных планах льды Невы от ее большой излучины до устья сулят значительные неудобства, потому что окажутся взаперти. Льды же запертые тают очень медленно, и каждую весну навигацию на Неве откладывать придется на несколько недель. Профессор Паррот описал в своей записке и дополнении к ней способ избавиться от этих льдов с помощью пилы даже прежде обыкновенного ледохода, так что порт петербургский сможет открываться каждую весну за несколько недель до начала природного ледохода, а это предоставит торговле драгоценное преимущество, к которому важно привлечь внимание[665].

215. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Санкт-Петербург], 11 февраля 1825 г.

Государь!

Чем больше наблюдаю я за тем, как двигается дело с гидравлическими планами для Петербурга, тем больше убеждаюсь, насколько полезна и даже необходима мера, которую взял я на себя смелость Вам предложить в предыдущем письме, а именно устроить так, чтобы проекты, которые будет сочтены достойными представления Вам, были рассмотрены в Вашем присутствии. Не подумайте, Государь, что скрывается за этим советом тайное желание мое Вас увидеть в каком-то смысле против Вашей воли. Нет, не таким, не в ореоле императорского величия, желаю я Вас увидеть, дабы насладиться в течение одного часа Вашим обществом. Я хочу видеть человека, просто-напросто человека, Вашу душу благородную и любящую, утомленную и измученную событиями; хочу унести в мое уединение картину Вас самого, дабы наслаждаться ею в течение тех недолгих лет, какие мне еще жить осталось; хочу видеть Существо, для меня драгоценное, Того, кто накануне кампании 1812 года прижал меня к сердцу и сказал растроганно, со слезами на глазах: . Я бы, конечно, слово сдержал <и сдержу, хотя Вы и победили>. Но Вы победили, а меня покинули. Будьте, если так надобно, загадкой для всей Европы, но не для Вашего Паррота, единственного, кто Вас знал всего целиком в течение первых двенадцати лет Вашего царствования.

Но хотел я с Вами говорить о рассмотрении проектов и повторяю мою просьбу: примите в этом участие. Европа узнает с восторгом, что Вы по поводу столь важному собрали вокруг себя самых опытных своих экспертов, дабы самолично в суть дела вникнуть и вынести решение со знанием дела. Будете Вы иметь удовольствие увидеть, как Наука, как бы борясь сама с собой, бросает сотни лучей света на предмет столь великой важности. И если я в таком собрании сколько-нибудь заинтересован, то лишь ради того, чтобы Вам доказать, что, хотя я, казалось бы, в этом деле не специалист, вступаю на ристалище с запасом знаний, соответствующих цели.

Прощайте, Существо, моему сердцу слишком дорогое! Любите Вы меня или ненавидите, будьте счастливы!

Ваш Паррот

Если Вы в моей просьбе откажете, дайте мне об этом знать, чтобы не мучился я ожиданием. Я бы уже домой уехал, когда бы гидравлический совет не попросил у меня решения трех задач, чему посвящаю я эту неделю, после чего сделается мой отъезд неминуем, если Вы меня увидеть не захотите.

216. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Санкт-Петербург], 15 февраля 1825 г.

Государь!

Только что узнал я о бедствии, постигшем Голландию и большую часть южного побережья Северного моря[666], и боюсь я, как бы это известие не произвело на Вас такое же действие, как на многих здешних людей, а именно ослабило веру в работы, задуманные для защиты Петербурга. Позвольте мне, Государь, заметить, что Голландия пострадала от того, что море поднялось выше земляных дамб, а такого не случалось с той страшной поры, когда залив Зёйдерзе образовался. Зато в течение многих столетий, до тех пор, пока море так высоко не поднялось, дамбы его сдерживали, а при таком случае помешать разрушительному действию волн могли бы только дамбы из каменной кладки.

Итак, для того чтобы Петербург защитить, нужно выяснить из описаний исторических, какова наибольшая высота, до какой вода во время наводнений поднималась, и из этого вывести высоту дамб. Если будут они построены согласно правилам, которые я в своей записке изложил, тогда непременно устоят.