Сразу после требует инструкция, чтобы уроки Религии о любви и покорности были исполняемы на самом деле (в инструкции ректору, глава IV, параграф 2, именуется покорность государям Можно ли в трех словах больше нелепости и святотатства соединить?), и в той же фразе толкует о важности строжайшего чинопочитания. Великий Боже! Наше почитание тебя, наша любовь, наше милосердие к себе подобным поставлены здесь на одну доску с почитанием чинов, и за малейшее отступление от оного грозят воспитанникам суровыми наказаниями.
Параграф 3 предписывает директору «наблюдать, под строжайшею личною ответственностью и всеми способами власти, ему даруемой, чтобы воспитанникам университета внушено было почтение и любовь к Святому Евангельскому Учению». Можно ли этой цели достичь устрашением? Если директор человек честный и набожный, нет у него нужды добиваться исполнения этого священного долга с помощью речей, содержащих угрозы. Если же он лицемер, сумеет он придать своему управлению вид того, чем оно быть должно, тогда как внутри останется оно клоакой безнравственности в течение долгих лет, прежде чем взор начальника это заметит. Выбирать людей и взывать к совести: вот что к цели ведет.
Тот же параграф вменяет в обязанность директору «блюсти внимательно, чтобы все чиновники университета, каждый по вероисповеданию своему, исполняли свои обязанности в рассуждении обычного посещения храмов и употребления таинств». Итак, желают набожность насаждать и пестовать посредством насилия. Неужели полагает автор инструкции, что человек, которого собственное чувство в храм и к алтарю не приводит, будет там присутствовать достойно, убежденно и сосредоточенно, с тем чувством внутреннего обожания, которое одно только и является настоящим поклонением Божеству, если в храм его, можно сказать, пригонит страх перед директором? – Нет, император Александр никогда даже в мыслях не имел тех ужасных вещей, которые от его имени публикуются. Нет, никогда профессор, обладающий познаниями и добродетелями, отвечающими его должности, не покорится подобным законам и двойному шпионству директора и ректора. По этим словам судить можно о достоинствах тех профессоров, которых в Казанском университете оставили, и тех, которых в этот университет нанимают.
Параграф 3 далее сообщает, что «студенты, отличающиеся христианскими добродетелями, должны быть предпочитаемы всем прочим» и что «какие бы успехи ни оказывали воспитанники в науках, медали, отличившимся назначаемые, не могут быть даны, ежели директор университета не одобрит их поведения». Можно ли юношеству лицемерие и податливость проповедовать более недвусмысленно? В заведении, где все подчинено страху и корысти, юноши с первых дней усвоят, что видимость превыше всего и что главное – нравиться директору.
Параграф 8 утверждает, что «директор должен внушить инспектору, надзирателям и всем преподавателям университета, чтобы они наблюдали, дабы доброе и благородное обращение студентов украшало их благонравие, чтобы они во всяком положении были скромны и учтивы, чтобы сама наружность и выражения их были приятны и благоприличны». – Превосходно; но когда добавляют, что «сия часть воспитания, столь несправедливо и часто пренебрегаемая, есть одна из существенных, ибо всегда бывает последствием добрых чувств», это означает разом поставить во главу воспитания внешние формы, делать из характера средство лакировки и говорить глупость; ведь всем известно, что характеры, носящие на себе печать учтивости, элегантности и услужливости, чаще всего менее надежны, нежели характеры серьезные и немного суровые, которые приличия порой нарушают, потому что те частенько на лицемерие походят. Впрочем, в этом взгляде на вещи есть определенная последовательность, ведь первая добродетель христианина и гражданина – это, как выяснилось, покорность и податливость.
Что сказать в целом об этой инструкции? Ничего. Ибо если эти факты не говорят сами за себя, все прочее бесполезно. Полезно же, напротив, рассмотреть внимательно природу самой должности директора, которую университетам преподносят.